Криминальные кланы
Шрифт:
Сколько же времени он здесь находится? Да, точно, с 1933 года. Прошло столько лет, что человеческая память, самое непрочное, что есть на свете, слабеет с каждым днем. За столько лет о нем можно уже спокойно забыть. Для врагов он уже стал фантомом, для друзей — кем-то, с кем было приятно проводить время. Возможно, иногда, когда им особенно трудно, о нем вспоминают, но как о мертвом: да, было, но что поделать, ничего не вернешь.
Наверняка его давно забыли те красавицы — блондинки, рыжие, брюнетки. Он так любил их всех; оказалось, что всех перелюбить просто невозможно. Можно отдать 100 долларов за ночь и снова надеяться на чудо. Все оказалось миражом. И те редкие женщины, которые искренне обманывались, полагая, что любят его. Кажется, ему даже приходилось слышать, что его будут любить вечно. Вечно! Смешное слово! Он уверен, те женщины давно уже замужем и являются примерными домохозяйками. Он и не думал никогда осуждать их. Это жизнь, проклятая жизнь, которая медленно стирает в порошок любого, и к чему осуждать несчастных женщин, которые и сами потом будут забыты всеми так же, как и он? Да он уже и сам не помнит порой, кто же он такой на самом деле. Быть может, это самое лучшее — забыть, забыть все, забыть себя, как тебя зовут, всю свою несложившуюся жизнь — как у всех, кто осмеливается взглянуть правде в глаза.
Он не догадывался, что на самом деле медленно превращался в живой миф. Его не забыли и никогда не забудут. Он не мог предположить, что на его могилу люди будут стекаться со всех концов света, как паломники. Желающих постоять рядом с ним хотя бы после его смерти будет так много, что правительство США распорядится перенести место захоронения Аль Капоне. А потом, как это часто случается, все места, где он бывал, станут чем-то вроде музеев, на которых можно заработать неплохие деньги. Американцы заботливо сохранят все бары, в которые «король Чикаго» хоть однажды заглядывал, гостиничные номера, где ему порой приходилось ночевать, и уж конечно его виллы.
Да, он был прав. Из него, человека, сначала сделали зверя, а потом и относились, как к зверю. И он, человек-зверь, постоянно бежал, постоянно скрывался от расставленных на него силков. И вот наконец его изловили и посадили в клетку, а потом охранники смотрели на него, как на опасного хищника. «Зверей не кормить!». На зверей можно только смотреть. Когда же звери умирают, то из наиболее ценных экземпляров делают чучела, вот, как, например, с ним.
А еще о нем станут рассказывать сказки и складывать почти не пугающие легенды для подросших детей, желающих время от времени пощекотать нервы, но не сильно, а слегка. Он станет мифом, имя которому страх и сила, и пока стоит этот мир, будет жить и этот миф, и многие будут грезить наяву, представляя эти белые холеные руки, эти стальные глаза, холодные, как море перед Алькатрасом и не знающие жалости. Он станет мифом и, подобно королю, станет купаться в деньгах и распоряжаться жизнями людей с такой же легкостью, как этими хрустящими бумажками.
Люди станут опьяняться этим мифом и придумывать одну сказку за другой, и он уже никогда не скажет, что он не зверь. Он в точности такой же, как они все, но только страстно хотел вырваться из этой проклятой нищеты, этого болота, которое убивало. Ему пришлось стать зверем, потому что иначе, как оказалось, невозможно было прожить в этом мире. Скольких зверей он видел, оборотней в обличье сенаторов, прокуроров, адвокатов и мэров. Как хотелось ему тогда во сне закричать: «Разве вы не видите, это не люди, это оборотни!». Но потом он просыпался и понимал, что эта жизнь устроена так, что в ней иначе нельзя и что по закону этой жизни, постоянно имея дело со зверями, сам понемногу превращаешься в хищника…
Знаменитые заключенные тюрьмы Алькатрас.
Первым зверем в человеческом обличье, которого встретил Аль, был Фрэнки Йейл.
Фрэнки Йейл был человеком, которого Аль считал настоящим другом, единственным. Ведь ему было так одиноко в грязном и нищем нью-йоркском гетто, куда семья Капоне прибыла из Неаполя в поисках лучшей доли, как и большинство эмигрантов конца XIX века. Альфонсу ничего не оставалось, как бесцельно бродить по этим чужим улицам, и он впервые по-настоящему ощутил счастье, когда встретил человека одной с ним крови. Правда, родились они в разных местах, но это было неважно. Фрэнки был южанином, из Калабрии и, соответственно, характер у него был, как и у большинства жителей тех мест — несколько чересчур холодный и вечно недоверчивый. Альфонс же родился в Нью-Йорке, но в нем и за милю была заметна сицилийская кровь. Он всегда, как говорили, был необузданным и мгновенно готовым воспламениться. Он никогда не видел Сицилии, но чувствовал ее всем сердцем.
Пожалуй, родители были правы, и Аль нередко был готов вспылить из-за сущей ерунды. Он знал одно: жить так, как его родители, в нищете и вечном страхе, он не станет. И Фрэнки с готовностью поддержал его. «Правильно, — сказал он. — Зачем бояться других? Надо, чтобы тебя боялись». В тот день Аль стал членом уличной шайки, которой верховодил Фрэнки. Поначалу они обчищали овощные магазины, но в конце концов, как будто по закону жанра, пролилась первая кровь, и Аль сам удивился, как, оказывается, легко это сделать.
Это убийство произошло, конечно же, совершенно случайно и из-за чепухи, а возможно, 18-летний Аль, сам того еще не понимая, уже попал на эту дорожку, обнесенную красными флажками, из которой оставался только один выход — вперед, к смерти, и неважно — к своей или чьей-то еще.
Аль Капоне. Обложка журнала «Тайм».
Свое первое убийство Аль помнил совсем смутно. Кажется, это был какой-то дешевый отель, где они с друзьями Фрэнки частенько коротали ночи за игрой в карты. Денег ему тогда не хватало отчаянно, и надо же, судьба снова отвернулась от него. Он проигрался, остался без гроша. Что оставалось делать? В тот момент на него что-то нашло, наверное отчаяние и бешенство из-за этой несправедливости судьбы. Плохо понимая, что делает, Аль поймал за дверью парня, который отыграл у него все деньги и без долгих разговоров приставил к его груди пистолет. «Верни мне деньги», — сказал он. — «Хорошо, хорошо, успокойся, — испуганно ответил тот, глядя на тускло поблескивающее дуло, как завороженный. Он уже доставал деньги, как пистолет качнулся в руке Аля, и парень, неожиданно всхлипнув, вдруг произнес: „Зачем ты так? Мы же с тобой знакомы!“. Быть может, это была просто жалоба, но Капоне почувствовал совсем другое: угроза! На курок он нажал машинально. „Черт тебя дернул сказать мне это“, — пробормотал он. Однако с тех пор Капоне стали всерьез уважать. Фрэнки хвалился, что его другу ничего не стоит отправить человека к праотцам. «Это серьезный триггермен, — говорили о Капоне. — Его палец всегда находится на спусковом крючке. Говорят, ему что человека убить, что чихнуть — одинаково просто». Но если Фрэнки шутил, то и он сам, и Аль знали, что на самом деле все совершенно не так. Да, они вынуждены убивать, но они не убийцы. Фрэнки тоже убивает, но только тогда, когда его к этому принуждают обстоятельства; все его действия продиктованы исключительно холодным расчетом. Что же касается Капоне, то с ним это происходит неожиданно, обычно в гневе, и иногда он сам себя боится, только не хочет признаваться в этом.
Фрэнки Йейл.
Фрэнки знал, что делает, распуская слухи о чудовищной жестокости Капоне. Свою банду молодых людей он назвал «Черной рукой», по аналогии с шайками, взрывавшими овощные лавки в Новом Орлеане и Чикаго, и теперь ее боялись по-настоящему. Фрэнки же видел в этом страхе залог успешного бизнеса, тем более что в этом ему как нельзя лучше помогали газетные репортажи, например: «…в „зоне спагетти“ взорвалось 55 бомб. Эти взрывы служат настойчивым предупреждением несговорчивым. По мнению одного опытного детектива, уже много лет работающего в итальянском квартале, среди каждых десяти человек, регулярно выплачивающих мафии дань, находится по меньшей мере один упрямый, который сопротивляется до тех пор, пока его не предупредят бомбой. Если это так, то с 1 января „Черная рука“ взимала дань с 550 человек… Хорошо информированные лица оценивают ежегодную дань „Черной руке“ в размере полумиллиона долларов».
А потом произошел случай, благодаря которому Аль Капоне навсегда получил свою кличку Лицо со шрамом. Это случилось в ресторане Фрэнка. Аль работал там вышибалой, а в тот вечер был немного пьян. Увидев симпатичную девочку, рядом с которой находился ее брат, 18-летний Винченцо Джибальди, он не смог сдержаться и сделал ей несколько грубый комплимент. Аль был искренен, но далеко не все итальянцы понимают юмор, к тому же оба были несколько пьяны, а потому Винченцо, недолго думая, полоснул Аля ножом по щеке. Трижды, со всей силы. Неизвестно, понимал ли он, что может при этом погибнуть, но через минуту ему дали это понять. Фрэнки бросился к другу, захлебывающемуся кровью, и закричал: «Что ты делаешь, придурок? Это же мой человек!».
Нет, Капоне никогда не отличался мстительностью. К тому же он был итальянцем и понимал, что такое честь сестры. Кажется, он был даже рад, что парень нанес ему такие серьезные увечья, помешавшие Алю непроизвольно продырявить его. «Я хочу знать все об этом человеке, — сказал он на следующий день другу Фрэнки. — Нет, не думай, я не хочу отомстить. Я понимаю, как был неправ. Прошу тебя, расскажи мне все, что станет о нем известно».
Вскоре поведение молодого Винченцо стало совершенно понятным. Как выяснил Фрэнки, он относительно недавно потерял отца, Антонио Джибальди, мелкого торговца спиртным, причем по нелепой случайности. Мистер Джибальди решил почистить обувь в одном из салонов города, как вдруг неожиданно туда ворвались двое молодых людей с обрезами и практически не глядя открыли огонь из своих обрезов. Как оказалось впоследствии, Антонио Джибальди стал жертвой ошибки. Он понятия не имел ни о какой войне между двумя бандитскими группами — итальянской и ирландской. Один из ирландцев обознался, решив, что Антонио тот самый триггермен, по вине которого неделю назад погиб его лучший друг. Возможно, для ирландцев все итальянцы были на одно лицо, но случившегося было уже не изменить.