Криминальные кланы
Шрифт:
Только благодаря Томмазо Бускетте стала достоянием гласности деятельность мафии, подробно описаны зоны влияния кланов, названы имена их руководителей и сообщников. Протоколы допросов Бускетты, которые продолжались целый месяц, превратились в своего рода идейное завещание. Томмазо не раз повторял, что не боится смерти и приложит все силы, чтобы уничтожить мафию.
После признаний Бускетты полиция Палермо провела невероятную по масштабам акцию против мафии, хотя, к сожалению, Фальконе и на этот раз немного поторопился и не успел как следует продумать всех деталей операции. И все же это был ошеломляющий успех. 29 сентября 1984 года, в день Архангела Михаила, который, как всегда полагали в Палермо, помогал борцам с несправедливостью, полицейские одновременно во всех районах города ворвались в дома мафиози, указанные им Бускеттой. За пару часов были арестованы и отправлены в разные надежные тюрьмы десятки «людей чести». Все газеты мира облетело сообщение о триумфе итальянской полиции. Конечно, половина видных деятелей мафии, главным образом члены Капитула и капо, все же успели скрыться, однако первое сражение было выиграно, а «Коза Ностра» потеряла лучших своих людей.
Омерта была нарушена впервые в истории мафии, и первым сделал это человек, всегда безукоризненно следовавший ее предписаниям, а это само по себе значило немало.
Среди арестованных во время облавы оказался и Сальваторе Конторно, Кориолан. Все это время, пока его искали враждебные кланы, он жил одной надеждой: уничтожить всех до одного ненавистных корлеонцев. Теперь и его планы решительно менялись. Он уже сообщил часть сведений о врагах генералу Далла Кьеза, но в рапорте о нем сообщалось как о «первом обнаруженном источнике». Узнав, что Томмазо Бускетта, Дон Мазино, перед которым он преклонялся, нарушил омерта, Кориолан заявил: он хочет, чтобы в протоколах его показания фиксировались под его настоящим именем.
Арест главы корлеонцев, Греко.
И все же Конторно хотел убедиться в том, что его не обманывают, что все, о чем пишут газеты мира, — правда. Он привык никому не верить после стольких потерь и теперь требовал, чтобы последний человек, которому он доверял полностью, подтвердил ему сам, что он может говорить свободно. Полиция пошла ему навстречу, и погожим осенним днем вереница бронированных автомобилей направилась в окрестности Рима, к дому, больше напоминающему крепость перед осадой. Сальваторе Конторно провели в комнату, где он увидел Томмазо Бускетту, безупречно одетого, но немного более бледного, чем обычно. Здесь же дежурили несколько следователей и полицейских.
«Я не стану говорить при свидетелях», — решительно заявил Кориолан, и в его зеленых глазах блеснула сталь. Не решившись противоречить ему, стражи порядка покинули комнату. И только теперь Томмазо Бускетта сделал незаметный приглашающий знак рукой. Казалось, он с трудом сдерживает необычайное волнение. Опустив голову, Конторно медленно приблизился к Бускетте и опустился перед ним на колени. Он поцеловал его руку и, уткнувшись в нее, разрыдался, как ребенок.
Дон Мазино погладил его тонкие густые черные волосы, в которых проблескивали серебряные нити, и перед его внутренним взором встали, как живые, его погибшие дети. Антонио, Бенедетто… Ему казалось: это один из них просит его благословения на трудное дело; он слишком многих потерял и слишком рано поседел. И он способен на многое, но только, как и сам Бускетта, из-за любви. Томмазо смотрел на его низко склоненную голову и не замечал, как по его щекам текут слезы, которые невозможно удержать. «Посмотри на меня, сынок», — сказал он, и когда Конторно поднял наконец свои прозрачные зеленые глаза и встретился с усталым взглядом Бускетты, Дон Мазино наклонился к нему и поцеловал в лоб как любимого ребенка. «Теперь ты можешь рассказать им все, сынок», — дрожащим голосом произнес он.
Глава 2
«Если ты не умеешь молчать, то умрешь». Легенды преступного мира Америки
В конце XIX Мафия в США начала формироваться, когда в страну со всех концов света стали прибывать эмигранты: ирландцы, евреи, итальянцы. Новые соседи с огромным трудом привыкали и друг к другу, и к новой обстановке. Естественно, что в атмосфере всеобщей неустойчивости, слабости государственной власти, зыбкости будущего соотечественники стремились держаться поближе друг к другу. Они обязаны были выжить, и это чувство делало феномен, называемый «мафиозным инстинктом», особенно острым. В результате вскоре в стране появилось такое явление, которого не было больше нигде, только в Америке, как банда гангстеров. К их услугам часто прибегали видные политики, предприниматели, поскольку видели в них опору для укрепления собственной власти, а позже эти банды гангстеров объединились в крупные мафиозные кланы, которые сразу поняли: в этой стране выживет только тот, кто окажется самым безжалостным, самым циничным и наглым в этой всеобщей конкурентной борьбе.
«Никого не жалко, никого: ни тебя, ни меня, ни его»
Аль Капоне
Темные ледяные волны хлестали в непоколебимое, как судьба, гранитное основание возносящегося в небо утеса. Здесь не росла даже трава, и порой казалось, что над этим местом предпочитают не пролетать птицы. «А чего удивляться, если это место носит страшное название Алькатрас? Жуткая тюрьма, из которой невозможно сбежать; ведь чудеса случаются только в романах вроде „Графа Монте-Кристо“, а в жизни все гораздо сложнее — она медленно убивает. Так и живешь изо дня в день в мучительной агонии и даже подозреваешь, кто ее истинный виновник. Ты сам? Это сказать легче всего. А может быть, это государство, которое сделало все, чтобы ты стал таким, каков ты есть на самом деле? Я — ваше порождение, а вы ненавидите меня, этот Чикаго, этот президент, по распоряжению которого и построена тюрьма.
Алькатрас.
Да, наверное, в тюрьме мне самое место. Я всегда ощущал себя в тюрьме, даже находясь на воле, и никогда не мог избавиться от мучительной боли, которая преследовала меня как там, так и здесь. Так какая же разница? Самое смешное, что место выбрали, как будто желали в очередной раз посмеяться, — Аль. Оно называется — Аль. Мое имя. Нет, это не они посмеялись, это, наверное, сам Господь Бог посмеялся, который, как известно, большой насмешник, и подобные шутки как раз в его духе. Как бы ты ни рвался, что бы ты ни предпринимал, все равно попадешь в свой ужасный Алькатрас».
Интересно, а что делал бы граф Монте-Кристо, окажись он на месте Аль Капоне? Переплыл бы этот ледяной серый залив, при взгляде на который буквально бросает в дрожь. Издалека видно, что он буквально кишит акулами. Конечно, можно решиться и на безумство, но он так стар и так устал, бесконечно устал от ненависти, от всеобщего безумия, от травли, как будто он дикий зверь. Его не хотят видеть, что ж, это взаимно. Раз в неделю в Алькатрас наведывается катер с большой земли. Он привозит сюда охрану.
Аль видит, как полицейские каждый раз невольно ежатся, словно от пронизывающего ветра. Он знает: это они увидели безобразный черный утес, спутанный со всех сторон щупальцами колючей проволоки. А самые молодые из охранников, еще не успевшие толком растерять своего романтизма, наверное, смотрят на эту тюрьму как на подобие средневекового замка. Конечно, немного похоже. Только массивные караульные башни и толстые стены, за которыми можно обороняться от нападающих врагов. Или спрятать их от мира навсегда.
Камера заключенного в Алькатрасе.
Когда же охранники входят внутрь, то кадры этого фильма становятся несколько иными и он даже меняет свой жанр. Господа, осмотрите как следует ад во всех его проявлениях. Для кого-то он средневековый, а для кого-то похож на фантастический фильм, один из тех, что так любят снимать в Голливуде: достаточно представить космический корабль, одинокий в холодной враждебной Вселенной, от которой его отделяют мощные электрические двери, суперсовременные магнитные детекторы, от них не ускользнет даже случайно упавшая на пол иголка. А этот убийственный электрический свет — ровный, бесцветный, безликий, как будто тебя уже заживо похоронили, и возможно, эта мысль оказывается не так уж далека от истины.