Криминальные сюжеты. Выпуск 1
Шрифт:
Но выломаем двери паутин, превратим жаб повседневности в священную, возвышенную экзотику. Да, я люблю Летицию. Хотя настоящая любовь не трубит о себе. Она любит тихо, спонтанно. Так растение тянется к свету. Это я докажу.
— Хочешь, расскажу о Хонде? — обратился я к несчастной девушке. — Он говорит, что из-за ошибочного мышления и лени нашим разумом овладевают ненужные и пустые мысли. Они, словно пчелы, летают в голове, подкрепляя позиции эгоизма. Твердые понятия, угловатые убеждения — от них надо отряхнуться как от лишнего балласта. Только дзен просветляет душу, охраняет
Летиция повернула голову и стала смотреть в угол палаты. Смотрела долго. Смотрела и смотрела. Я повернулся и впился глазами в ту же точку. На некошеной траве пасся жеребец. Голые девушки (очень худые), взявшись за руки, вели хоровод. У них торчали лопатки, а под грудями можно было считать ребра. То был танец похоти. Их носы были покрыты потом. Посредине стояла моя статуя. Правая рука отломана от плеча. На горизонте, как скалы, возвышались похожие на половые органы предметы. Они были гигантских размеров.
Я протянул руку к ее щеке. Хотел нежно погладить. Внезапно Летиция заурчала и укусила. Так сильно впилась зубами в мою правую руку, что я взревел от боли. Потом она заметалась, и вбежал санитар, наблюдавший всю сцену через специальный глазок.
— Ночами она почти не спит, поэтому так раздражена, — сказал он, выпроваживая меня из палаты.
Я вышел на улицу. Было раннее утро. У меня уже давно сместилось понятие о времени. Моя душа была полна Летицией, а желудок — вином.
До двенадцати я слонялся по городу. Наконец решился и купил бутылку вина. Но где его выпить? Я жаждал компании. Так я набрел на захолустную пивную. Народу было много, и многие уже достаточно пьяны.
— Прошу чая и пустой стакан, — обратился я к бармену.
— Парень собирается опохмелиться… — пробормотал средних лет индеец, и вся его компания загоготала.
Я спокойно откупорил бутылку и налил себе стакан вина. Опрокинув и поставив в сторону, стал помешивать чай.
— Почему подкрепляешься чаем, а не пивом, ковбой? — спросил индеец. Я заметил, что у него не хватает двух передних зубов, видать, утраченных в драках.
— Чай самый противоречивый напиток, — ответил я. — Сначала чай завариваем, чтобы был крепким, потом кладем сахар, чтобы был сладким, и наконец бросаем в него лимон, чтобы был кислым. Вот почему я люблю чай. Я сам противоречивый. Этот напиток мне подходит.
— Ковбой, оказывается, философ, — загоготал индеец.
— Не зови меня ковбоем, индеец, — сказал я.
— Не зови меня индейцем, — сказал индеец и мрачно добавил: — Ковбой…
— Я запрещаю обзывать себя ковбоем, индеец, — бросил я, почему-то разозлившись.
— Ковбой пусть
Я повернулся к нему, намереваясь пустить очередную остроту, но тут же почувствовал удар. Я слетел со стула, будто меня выстрелили из катапульты. Сильный бестия. В первый момент я ничего не видел, только в голове шумело и гудело, как на дне колодца.
— Мне три пива и креветки, — услышал я хриплый вокал Рода Стюарта. — Три пива и креветки, говорю еще раз, шеф…
Еще не придя в себя, я уже полз навстречу этому голосу.
Наконец встал на ноги и обратился к его владельцу:
— Не хочешь ли заиметь тысчонку-другую, парень?..
Это был пуэрториканец лет двадцати-двадцати трех.
— Получив по голове, ковбой сразу делается деловым, — заключил индеец, садясь на свое место. Бармен подал пуэрториканцу пиво, и только тогда тот соизволил мне ответить:
— В наше время людей не интересуют деньги, ковбой. Их интересуют большие деньги.
Передо мной стоял насильник Летиции, демонстрируя ослепительно белые зубы.
— Дай-ка я поговорю с ковбоем, — заявил о себе его приятель, и я сразу узнал голос Билла. Были ли они Руди и Билл или их звали иначе и, идя на каждое дело, они избирают прозвища, не имело значения. Я их вычислил.
Кивнув Руди, чтобы следовал за мной, я вышел на улицу. И он вышел следом, несчастный!
— Чего хочешь, ковбой, говори, — сказал Руди, вытаскивая сигарету.
— Надо поработать лопатой и все. Час работы.
— Но с чего вдруг я? Ведь дело нечисто или нет?
— Я сразу выбрал тебя и твоего друга. Вы мне подходите. Две тысячи долларов и никаких вопросов.
— Когда? — спросил Руди тем самым сиплым голосом.
— Сегодня вечером. В шесть вечера. Я подъеду к этой пивной.
— А аванс? — спросил Руди.
— Аванс получите перед работой, — ответил я.
— Хорошо. В шесть. Иду пить пиво. А ты, ковбой?
— А я боюсь индейца, — сказал я. — Пока.
Я смотрел, как походкой ленивого кота он опять залез в ту дыру.
Глубоко, глубоко, глубоко вздохнув, я пустился по улице, то есть по тротуару…
Два часа я шатался по городу, размышляя о своем дрянном Коэффициенте доброты. В чем конфликт, я не осознавал. Наконец, чтобы расплатиться, я выпил вина. Это было мое последнее вино в том жутком положении. Меня ждали гонки. Надо было вернуть себе прекрасную физическую форму, необходимую для дела, когда пульс перескакивает за двести ударов в минуту.
Почему сердце призывало меня к мести? Неужели все присяги государства Нобль стекли с меня, как с гуся вода?.. Что-то не так во всей этой путанице мотивов и принципов.
Светило солнце. Пыльное небо лоснилось от пота. По улицам Детройта вился шлейф выцветшего лета. Изъеденная короедом лодка скуки раскачивалась под дымчатым солнцем середины лета. Облака смога, словно отяжелевшие груди, тащились по земле и выглядели желтыми, как зимний дождь. Около небольшого кафе негр полицейский пил кока-колу и смотрел на окружающих полным безразличия взглядом. Когда он вытащил сигару, я подошел к нему.