Крисп Видесский

Тертлдав Гарри Норман

Мавр ехидно глянул на малорослого посла.

– Если кому-то и под силу такая задача, так только вам, господин Яковизий.

– Ах, ваша светлость, – с мягким укором произнес Яковизий, не стань вы столь неожиданно вторым человеком в империи, будьте уверены, я в деталях описал бы, какого наглого, неблагодарного, дерзостного, малолетнего ублюдочного сына змеи и кукушки я вижу перед собой! – Конец фразы он проорал, побагровев и выпучив глаза.

– Как всегда, добр и вежлив, – уверил его Крисп, стараясь не рассмеяться.

– И этот туда же? – прорычал Яковизий. –

Лучше поостерегитесь, ваше величество. Я так понимаю, что могу называть вас, как мне, Скотос меня побери, вздумается, не беспокоясь об оскорблении величества, потому что, если вы пошлете меня к парню с топором, к Арвашу я уже не попаду.

– Это зависит от того, что я распоряжусь оттяпать, – уточнил Крисп.

Яковизий в притворном ужасе схватился за пах.

В этот момент вошел Барсим, неся непочатый кувшин вина и блюдо копченых осьминожьих щупалец. Евнух посмотрел на Яковизия вдоль собственного печально свешенного носа.

– На свете очень немного людей, о которых я мог бы сказать такое, превосходный господин, но подозреваю, что, лишенный ядер, вы будете производить не меньше шума, чем сейчас.

– Что ж, спасибо, – ответил Яковизий, отчего даже невозмутимый вестиарий моргнул.

Крисп молча поднял кубок. Яковизий оставался вооружен и опасен, пока при нем был язык.

* * *

Несколько дней спустя Яковизий отправился с посольством в Кубрат. Крисп немедленно отодвинул всю проблему в дальний угол памяти: учитывая, в каком состоянии оставят дороги осенние дожди и зимние бураны, раньше весны вельможа не вернется.

Кампания Саркиса волновала императора куда больше. Судя по донесениям, полковой командир продвигался вперед, но, благодаря той же погоде, с черепашьей скоростью. Первого из поместий Петрония Саркис достиг, когда дождь еще не сменился снегом.

«Кавалерия противника пыталась нас задержать, – писал он, – но отступила на запад. Мы попытались сжечь виллу и имение; для тщательной работы слишком сыро, но жить там никто не сможет еще долго».

В юности мир для Криспа по зиме сжимался до размеров деревни и окрестных полей. Автократор это тоже чувствовал. Хотя в столицу поступали новости от самых дальних пределов империи, все, творящееся за городскими стенами, казалось далеким и смутным, точно затуманенным. Во многом поэтому Крисп начал уделать больше внимания тем, кто оставался рядом.

Ко дню зимнего солнцестояния беременность Дары стала заметна, хотя и не так сильно в теплых одеждах, в которых она выехала в Амфитеатр посмотреть на представления, коими издавна отмечали солнцеворот. Праздник середины зимы был временем вседозволенности; пара мимов весьма предерзостно изобразила, в каких именно отношениях находились Крисп и Дара при еще живом Анфиме. Крисп хохотал, даже если шутки не были смешными; Дара вначале выказала злость, потом присоединилась к нему, заметив, впрочем: «Кое-кого из этих шутников следовало бы плетями прогнать по площади Паламы».

– Сегодня же солнцеворот, – ответил Крисп, точно это

извиняло все. Для него так оно и было.

Кто-то из слуг распалил костер перед ступенями, ведущими в императорские палаты. Когда кортеж императора возвратился из Амфитеатра, пламя еще полыхало ярко. Крисп спешился, перекинул уздечку конюху и, придерживая корону на темени, прыгнул через костер.

– Сгори, горе-неудача! – воскликнул он, пролетая сквозь пламя.

Мгновением позже он услыхал топот бегущих ног.

– Сгори, горе-неудача! – крикнула Дара.

Она сумела перепрыгнуть через угли и поскользнулась, едва коснувшись земли. Если бы Крисп не поддержал бы ее, она могла упасть.

– Что за глупости! – сердито прошептал он. – Зачем тогда весь месяц тебя носили в паланкине, как не для твоей безопасности? А теперь ты готова рискнуть и собой и ребенком – и ради чего?

Ради глупых выходок!

Дара оттолкнула его.

– Я, знаешь ли, не стеклянная, от косого взгляда не разобьюсь.

И, кроме того, – она понизила голос, – тебе не кажется, что с Петронием, Гнатием и Арвашем Черным Плащом на тебя навалилось больше несчастий, чем ты можешь спалить один?

Гнев Криспа растаял, как снег вокруг костра.

– Пожалуй. – Он обнял жену. – Но лучше бы тебе быть поосторожнее.

Дара снова стряхнула его руку. Крисп сообразил, что вновь обидел ее чем-то.

– Ты за меня беспокоишься, – осведомилась она, – или только за ребенка в моем чреве?

– За обоих, – честно ответил Крисп.

Дара молча прищурилась.

– Перестань, – сказал Крисп. – Разве я строю пруды с рыбками?

Дара моргнула, потом против собственной воли расхохоталась.

– Кажется, нет.

«Рыбками» Анфим именовал последний из изобретенных им способов разврата – один из редких случаев, когда Анфим утруждал себя стеснением, подумал Крисп.

– Тебя удивляет, что, прожив с подобным столько лет, продолжила Дара, – я опасаюсь доверять кому-либо?

Вместо ответа Крисп обнял супругу, и в этот раз она не отстранилась. По лестнице они поднялись вместе.

В императорской опочивальне Дара не только закрыла дверь, но и заперла изнутри, а на вопросительный взгляд Криспа ответила: «Ты же сам сказал, что сегодня день солнцеворота». Не тратя времени, они разделись и нырнули под одеяла. Хотя кирпичные трубы под полом несли теплый воздух из центральной печи, в спальне было холодно.

Крисп погладил живот Дары, обводя небольшую выпуклость вокруг пупка. Губы Дары сложились в странную улыбку – не то гордую, не то капризную.

– Худая я себе нравилась больше, – сказала она.

– Мне ты нравишься и такая, – ответил Крисп и в подтверждение этих слов позволил руке забраться чуть ниже.

Дара скривилась.

– То, что я выворачиваюсь наизнанку каждое утро и почти каждый день, тебя тоже привлекает? Слава богу благому, сейчас вроде бы меня тошнит поменьше.

– Это хорошо, – ответил Крисп. – Я… – Он замолк. Что-то… дрогнуло? дернулось? шевельнулось? – под его ладонью. Крисп никак не мог подобрать подходящего слова.