Кристмас
Шрифт:
– Откуда вы знали, то есть ты знал, что произойдет? – задал я давно мучивший меня вопрос. – Как ты смог заранее узнать, кого убьют, а кто пропадет без вести?
Аникеев немного помолчал, потом отстраненно произнес:
– Это место… Оно само нашептывает на ухо: вот там-то, там-то произойдет то-то… и это происходит! Ты просто еще не привык.
Он наклонился к моему уху и прошептал:
– Мы охранники этих мест, избранные. Разве ты еще не понял этого? Мы – Ангелы Смерти.
Я посмотрел майору в глаза и не увидел там и тени безумия.
Он выписался раньше, чем я. А когда наступила моя очередь покидать эти стены, он ждал меня у ворот. И, знаете, я не сомневался в том, что он будет там. Верите?
Аникеев решил переехать ко мне, в Чертовку. Нас теперь объединяло очень многое: потеря близких людей, (избранность?) и, даже можно сказать, общая цель.
До сих пор не могу прийти в себя после страшного известия о смерти Ксении. Разум просто не приемлет этой бредовой новости. Может, Аникеев таким образом прикалывается над нами, городскими? А Сергей решил подыграть бывшему менту? Нет, вряд ли Бакунин способен на такое.
Лежу на кровати, глядя в черный потолок. Стараюсь думать о хорошем, но в голову лезут мысли о Ксении. Интересно, как ее убили? И с помощью чего?
«Что, Макс, стало интересно?» – заверещал знакомый голос.
– Пошел ты, – выругался я сквозь зубы. Впрочем, мысли о трагедии с нашей знакомой быстро отошли на второй план.
Крошечная девочка. Мертвая девочка, вот что теперь занимало мое сознание. Появившись в моей комнате тогда ночью, она теперь не оставляет меня ни на минуту.
Прошлой ночью, буквально уже под утро маленькое исчадие ада незаметно подкралось и рассмеялось мне прямо в ухо. Потом девочка прыгнула мне на грудь и обвила шею своими ледяными руками. Я сходил с ума от щемящего страха, в то же время четко понимая, что девочка не может быть привидением: я ощутил тяжесть ее тела.
Справедливости ради надо сказать, что мне не приходилось до сих пор иметь дело с призраками. Они, наверное, могут менять свой вес, как им заблагорассудится. В какой-то одной умной книге я прочитал, в чем же заключается основное отличие человека от ангела или черта. Люди живут в рамках своего представления о мире. Огонь горячий, значит, обжигаем руки. Стена твердая – через нее пройти нельзя. И так далее, это в нас заложено генетически. У обитателей потустороннего мира границы представления отсутствуют, и поэтому они могут все. Летать, например. Или гипнотизировать людей, как эта девчонка. Я только услышу ее шелестящий вкрадчивый голос, так сразу становлюсь другим. И этот другой выгоняет из моего тела меня прежнего. И в такие моменты мне кажется, что лучший выход – покончить с собой.
Кроме того, эти стоны. Заунывные, протяжные, они идут по всему дому. Причем эти-то звуки слышат все: Сашка с Женькой, Марина, наш директор…
Вот снова колыхнулся воздух в комнате: значит, сейчас появится. Жду ЕЕ с обреченностью.
«Ксения
Я послушно встаю с кровати, мы идем по коридору, беззвучно, как тени. Нарочно топаю, но пол словно глотает звук шагов. Зато слух обострился необычайно, да и обоняние тоже. Я слышу, как ворочается Марина, и по запаху определяю, что у нее начались месячные. Влажная плесень, табак, старая шерсть, пыль, вчерашняя еда – все врывается в меня удушливыми волнами. Невидимая сила ведет меня за призраком, я ничего не могу с этим поделать.
Входная дверь сама распахивается перед нами. Из-за угла дома появляется огромный волк. Залитый лунным светом, хищник, прижав уши, делает в нашу сторону несколько прыжков, потом останавливается и замирает. Засов калитки с тихим скрежетом едет в сторону, и она выпускает нас за пределы «Алексеевского хутора».
По обе стороны от безлюдной дороги стоят покосившиеся черные избы. Полосатые облака затянули луну, ветер начал бросать в лицо мелкие снежные иглы. Обращаю внимание, что на девочку снег не садится, а как бы обтекает ее со всех сторон. Она сворачивает к одному из домов, и я, как на поводке, следую за ней. Грязные и пыльные окна мерцают красноватым светом. Ноги цепенеют, я еле передвигаю их, но иду. Низенькая дверь открывается сама.
В комнате, спиной к нам, перед зеркалом сидит женщина. По одежде определяю, что это Петрова. Она медленно поворачивается к нам, я пытаюсь проглотить комок тягучей слюны и не могу. Горло у Ксении разорвано и покрыто черной коркой засохшей крови. Ее синие губы шевелятся, но слов не слышно. Потом наш бухгалтер начинает копошиться у себя в ране и двумя руками соединяет разорванный белый хрящ. Меня сотрясает приступ сухой рвоты. По комнате плывет низкий свистящий голос:
– Спасибо, Макс, что пришел.
Обшарпанная комната начинает медленно кружиться, и я почти теряю сознание, но знакомое ледяное прикосновение мигом отрезвляет. Вновь все мои чувства многократно усиливаются. От Ксении пахнет, как от старой слежавшейся тряпки, вынутой из сундука.
– «Ты знаешь, Максим, как эта деревня называлась раньше? И почему ее покинули все жители, кто сумел это сделать? – Девочка вдруг вытягивается, и ее глаза оказываются на уровне моего лица. – Это место издавна называлось Чертовка. Здесь обитают неприкаянные души. А может – и неприкаянные тела.
Девчонка опять делается маленькой, подходит к Ксении, гладит ее по голове и поворачивается ко мне:
– Макс, она так мучилась раньше и так страдает сейчас! Помоги ей!
– Как?! – вырывается у меня.
– «А ты не знаешь? – Ее лицо освещается ангельской улыбкой, и девочка протягивает мне длинный узкий нож, неизвестно как появившийся в ее маленькой ладошке.
Наборная рукоятка ножа холодит руку. Я подхожу к Ксении, ее немигающие закатившиеся глаза вдруг оживают и смотрят на меня цепким взглядом. Моя рука медленно опускается.