Кривич
Шрифт:
Галка вышла, возмущенно сопя. Монзырев страдал от навязчивой долбежки невидимого дятла по голове, страдал от похмелья. Влил в свой организм вторую кружку холодного кваса. Представил, как чувствует себя боярин Воист.
Вошли девчонки. Монзырев потупил глаза. Выдохнул на одной интонации:
– Видишь ли, Людочка, прости меня старого дурака, пропил я тебя вчера.
Круглые, как плошки глаза, уронили слезу.
– Как?
– Да, просватал я тебя вчера погостному боярину, за его младшего сына. Но, с условием, - он поднял указательный палец вверх.
– Каким?
– Хрипло выдавила
– Поженим, жить будете здесь, - обвел руками пространство вокруг себя, страдающий от головной боли Анатолий.
– Парень красивый, двадцать четыре года недавно исполнилось, значит, еще не испорчен. Ну, так как ты, а?
– Взглядом побитой собаки посмотрел на Людмилу.
– Я,..., я согласна.
– Ха-ха-ха-ха!
– Из-за спины Людмилы послышался нервный хохот подруг.
Старый перец поутру ничего не забыл. И выглядел утром, на удивление лучше радушного хозяина, все еще страдающего от выпитого вчера. Прощаясь, долго обнимался с ним, пошептался о чем-то с Людмилой. Та, стоя рядом, кивала в ответ. Потом, сняв с шеи цепочку с кулоном знака зодиака, положила в ладонь будущему свекру, тихо промолвила:
"Передай жениху, пусть помнит, что его ждут".
Кавалькада отчалила от ворот цитадели. Монзырев перевел дух, глянул на Вестимира.
– Умеешь ты, Николаич, с людьми общаться. Он тебе треть своих доходов уступил и врагами при этом вы не стали. Только, девку отдал и все.
– Нет, волхв, не все. Я девку не отдал, я парня приобрел. Вот так.
– 10 -
Тяжелогруженый обоз, неспешно двигался по зимней дороге. Русская зима - это вьюги, сменяющиеся ясными морозными днями, с ярким солнцем в синеве, сухим, колючим, скрипучим снегом, вдруг нахмарит, из-под тяжелых туч выпадет немереное количество снега. Выросшие сугробы не дают пути ни конному, ни пешему. Только резкие порывы ветра сдувают снег с зеркала замерзших рек. Поэтому на Руси и дороги зимой пролегают по их руслам, часто извиваясь и уводя в сторону на версты от того места, к которому летом можно добраться значительно быстрей.
На расстоянии в два стрелища, перед обозом следовал передовой отряд в три десятка бронных воев. Не менее двухсот всадников сопровождали обоз, вытянувшийся по реке. Переполненные добром сани, сравнительно ходко скользили полозьями по ледовой дороге, ездовые, практически, не понукали лошадей. Иногда между санями можно было увидеть вьючных лошадей, привязанных уздой к задкам возков. Пеших в обозе не было вообще.
В открытых санях устланных слоями шкур, помимо ездового, сидел немолодой уже, но крепкий дородный мужчина с седой окладистой бородой и крупным носом на лице. Одет он был в бобровую шубу и шапку. На рысях к саням подскочил всадник, из-под меха шубы которого, была видна кольчуга. Приостановив коня, но все ж на ходу, он прямо из стремени перескочил в возок к сидевшему в них старику и, умостившись рядом, накрыл ноги волчьей полостью. Один из следовавших за санями всадников, расторопно подхватил узду освободившейся лошади.
– Что, Твердятич, не замерз? Мороз-то, похоже крепчает?
– Глянув на красную картофелину носа поинтересовался у соседа.
– Да что ты, князюшка-батюшка, какое там замерз, под волчьей-то накидухой.
– Не хочу, холодно.
– Зря, наместник-то твой курский, мне его ведерный бочонок всучил. Ох, хорош медок-то.
– Сказал же, не хочу, боярин.
– О чем думаешь, светлый князь? Али гложет что?
– Да нет, Твердятич, прикинул просто расстояние, что мы уже проехали. Это мы вдоль Десны выехали, еще осень стояла, на Новгород-Северский, оттуда на Стародуб. По становищам лесным, да весям проехались к границам с землями Рязанскими. Считай по Оке почти до самого Курска. По Тускарю на Псел.
– Можно было бы и по короткой дороге в Чернигов вертаться. Что это ты нас по пограничью ведешь? Али помыслил чего?
– А ты что, торопишься, старый? Чай не в седле сидишь, на санях везут. Может старость слишком близко нагнала, а, Твердятич?
– Да что ты, светлый князь. Я хоть сейчас в седло.
– Ну-ну, я пошутил. Земли эти свои хочу глянуть. Тут, давеча наместник мой курский, боярин Вадим Всеволодович сказывал, по слухам, детинец князек племенной поставил. Вот хочу посмотреть кто таков. Наместник говорил, из племени кривичей.
– Откуда у нас кривичи? Они ж под Смоленском селятся.
– Это еще при деде моем. У них там свара была, вот и откочевали недовольные. А у нас, что? Место у границы было. Туда печенег, почитай кажный год ратиться ходит. Вот и отдали землю. Нехай боронят от кочевников.
– Это правильно.
– Дед тоже так рассудил. Вот полюдье вместо боярина Вадима и учиним.
На солнце наползла туча, южный ветер пригнал. Запасмурнилось.
– Снова снегопад будет.
От головного отряда, навстречу обозу, на рысях подъехал вой. Потянув поводья, сбавил напор эмоций лошади.
– Светлый князь, боярин Олесь передает. Ощущается негласный надзор за нами, почти незаметный.
– Откуда?
– Кажись с правого берега. Не то охотники полюют зверя, не то наворопники чьи-то пригляд ведут. Боярин говорит, чтоб были наготове, вдруг нападут.
– Вряд ли. Слишком отряд у нас большой, а в этих местах воев мало. Смерды меч в руках держать не приучены, да и незачем им это. Скажи боярину, пусть продолжает движение.
– Слушаюсь.
Князь обернулся к скакавшим за возком гридням. Поманил одного к себе.
– Передай боярину Воиславу, пусть вперед скачет, верст за пять отсель место для ночлега ищет.
– Добро, государь.
Гридень развернув коня, умчался в середину обоза.
– Не рановато ли, князюшка? Солнце еще высоко.
– В самый раз, Твердятич. Пока доедем, завечереет.
По правому берегу было уже явно замечено присутствие людей. В голову пришло ощущение, что не по граничным со степью землям несут сани, а по селищам и городкам в центре княжества. Головной дозор остановил сани-розвальни с двумя смердами, сидевшими в ворохе сена, без страха перед воинством, съехавшими с берега на речную дорогу. Они тоже следовали в том же направлении, что и двигавшийся обоз. Рядом с ними гарцевали всадники во главе с боярином Воиславом, ожидая приближения княжеского возка. Возница сделал небольшой крюк, останавливаясь у розвальней. Проезжие селяне поснимав шапки, кланялись.