Кривич
Шрифт:
– Так вызвать его сюда. А вот желаю оженить и сватом буду сам, - от своего решения князь пришел в восторг.
– А ну, Гордей Вестимирович, вели боярыне своей приодеть деву для показа жениху.
Обалдевшие от такого напора, Монзырев с боярином Ставром Твердятичем, хлопали глазами не зная, что делать.
– Чего застыли? Боярин Олесь, жениха сюда.
– Слушаюсь, светлый князь.
Монзырев тоже вышел из светлицы, проследовал к жене на второй этаж.
– Что там?
– Задала вопрос, увидев озабоченного мужа Галина.
– Кажись,
– Да, говори ты толком. Что случилось?
– Анну нашу князь замуж вознамерился выдать за сына боярина Ставра Твердятича. И отговорить, судя по всему, не получится, самодур еще тот.
– Ха-ха-ха, - на нервах вырвалось у Галки.
– Что, ты смеешься? Давай Аньку наряжай, желает смотрины устроить, и немедленно. Уже за женихом послали.
Галина метнулась в комнату, где жили девушки. Монзырев спустился к князю в светлицу.
Первым кого увидел Анатолий, спустившись по лестнице, был старый варяг:
– Ты не переживай, Николаич, - улыбаясь, произнес он.
– Наша Анна не может не понравиться. Тут, главное, что б жених ей по сердцу пришелся.
– Вот, я за это и переживаю, Гунарович. Князю ведь поперек слова не скажи.
В светлицу терема вошел боярин Олесь, за ним следом, с кислым лицом плелся Ратмир. Судя по всему, боярин успел обрисовать перспективы новоявленному жениху. Увидав вошедших, князь взял быка за рога:
– Вот, что, Ратмир, несмотря на то, что поединок ты вчера проиграл, я решил проявить милость. Я сватаю за тебя сестру боярина Гордея Вестимировича и оставляю тебя здесь в пограничье, дабы учился ты мастерству наворопному, чтоб не проигрывать юнцам в потешных сварах. Чую, скоро война будет и мастерство это тебе, ох, как пригодится. Ну, что молчишь? Благодари своего князя.
На Ставра Твердятича было страшно смотреть. Старый царедворец, не раз выходивший сухим из воды, попал, как лис лапой в капкан и лапу эту, судя по всему, придется отгрызть. Князь неумолим.
Монзырев тоже был в легком нокауте, но вспомнил высказывание старшего товарища по службе в армии, Семибратова, поделившегося своими умственными измышлениями:
"Толя, в армейской жизни, если ты не на войне, в случае, когда тебя дерет начальство по поводу и без оного, и не говорит, как долго это будет продолжаться и почему такое счастье обломилось именно тебе, не надо возмущаться. Это бесполезно. Прими, как должное, расслабься и постарайся получить хотя бы удовольствие мазохиста. Закон курятника, знаешь?".
Тогда на вопрос Монзырева:
"А на войне, как?".
Семибратов хмыкнув, ответил:
"А на войне, тебя дорогой, по пустякам драть не будут. Начальство, оно тоже жить хочет. А ты может после разговора с ним, залудишь стакан водки и решишь, что пара патронов в магазине у тебя явно лишние. Вот так, мой юный друг".
Вот Монзырев и расслабился, налив себе в глиняную кружку хмельного меда, выпил - вроде бы похорошело.
По лестнице вниз сошла боярыня Галина Олексовна, поклонилась князю:
– Светлый князь, позволь представить тебе на смотрины и одобрение,
– Ай, матушка - боярыня, не льсти мне, по хорошему завидую мужу твоему. Иметь такую водимую - счастье. И умна и лепа. Ну, веди невесту.
– Анна!
– Позвала боярыня.
Анна в сопровождении Людмилы сошла по лестнице в светелку. Лебедушкой вплыла в залу, чуть придерживая голубого цвета шерстяную юбку, длинною по щиколотку, из-под которой слегка виднелись туфли на высоком каблуке, поминок из прошлой жизни. Отороченный мехом бобра жакет на пуговицах, слегка светлее цветом от юбки, расшитый сельскими мастерицами и приталенный, подчеркивал стройность фигуры. На лице минимум косметики подчеркнувшей красоту юной боярышни. Анюта в свои двадцать лет, выглядела девочкой. Волосы спрятаны под маленькой, расшитой золотом шапочкой - бояркой, того же цвета что и юбка. Поступь легкая, непринужденная. Красивая шея, гордо несет головку. Земной поклон князю. В притихшем зале, легкий звон украшений. Невеста явно не из бедных. Разгладилось лицо у Твердятича:
"Не прогадал. Однако, слишком худосочна. Понравится ли Ратмиру? Ничего, откормим".
Взгляд на сына. Улыбка на лице.
Ратмир стоял, завороженно глядя на девушку. Такую царственную красоту он просто не предполагал увидеть в этой глуши. Он - непротив! Он - счастлив! Поймав на себе скользнувший взор суженной, не успел ответить ей взглядом.
"Боги, какая красота!".
Князь подошел к Анне, заглянул в глаза.
"Ах, хороша, повезло молодому", - отметил про себя.
– Ну, что Твердятич, по нраву ль тебе невестка? Много ли приданого запрашивать?
– По нраву ли, вон у жениха спрашивай, а я приму любую.
– А что его спрашивать, вон, смотри слюни пускает, - князь от удовольствия созерцать происходящее, потер руки. Обратился к Монзыреву: - Ну, насчет приданого, уговоримся, а мало будет, я добавлю. Чай, не обеднею. Сват я или не сват. Ну, Ратмир, али не люба?
– Люба, светлый князь. Ай, люба. Благодарю тебя.
– Отож. Зови, Вестимирыч, волхва. Чего тянуть. Да праздновать будем. Через два дня в дорогу нам.
– Как прикажешь, государь.
Два дня гуляло все селище, княжья дружина и жители близлежащих деревень, приехавшие по экстренному приглашению своего боярина. Вестимир провел обряд бракосочетания. Вместе с молодыми, принес богам дары в священной дубраве. Веселое настроение витало над городищем. После первой брачной ночи, молодые вышли к праздничному столу невыспавшимися, со смущенными, но счастливыми улыбками. Опять гуляли. Ходили за крепостные стены воевать снежный городок. Мужчины атаковали столбы, врытые спешно в мерзлую землю, с вывешенными на них шапками, красными черевами и расшитыми кафтанами. Столбы обильно смазаны воском, скользкие, попробуй, влезь на них, но народ подвыпивший, безбашенный, вольный, умудрялся срывать призы. "Боярин выдает замуж сестру. Хозяин проставляется, а сватом у него сам светлый князь. Эх, гуляй народ! Праздник, родовичи!"