Кривой дом (сборник)
Шрифт:
— Роджер! — повысила голос Клеменс.
Он смущенно взглянул на нее,
— Извини, дорогая,
Потом обратился к нам:
— Прошу прощения, Я потерял контроль над собой. Я... простите....
Он снова вышел из комнаты. Клеменс слегка улыбнулась.
— На самом деле он и мухи не обидит.
Тавернер, начал задавать вопросы. Она отвечала кратко и точно.
— В тот день Роджер был в Лондоне: Вернулся рано и, как обычно, некоторое время провел с отцом. Я была на работе в институте Ламберта. Вернулась около шести часов.
— Вы видели своего
— Нет. В последний раз я видела его накануне — мы пили кофе после обеда.
— А в день смерти не видели его?
— Нет. Я «пошл а на его половину, потому что Роджер решил, что он оставил там свою трубку, очень ценную, но я обнаружила ее на столе в холле и решила не беспокоить старика. Он часто спал в это время.
— Когда вы услышали о том, что ему плохо?
— Прибежала Бренда. Это было в половине седьмого.
Тавернер спросил Клеменс о ее работе. Она ответила, что занимается вопросами радиации при расщеплений атома.
— Вы работаете над. атомной бомбой?
— Наша работа не связана с уничтожением. Мы проводим опыты по лучевой терапии. .
Тавернер встал и попросил разрешения осмотреть их часть дома. Она слегка удивилась, но разрешила.
Спальня напомнила мне больницу. Ванная оказалась очень скромной, кухня — безупречно чистой и полупустой.
Затем мы подошли к двери, которую Клеменс открыла со словами:
— Это комната моего мужа.
— Входите,— пригласил Роджер,-— входите.
Я с облегчением вздохнул, потому что безупречный аскетизм квартиры начал действовать мне на нервы. Наконец-то я увидел комнату, отражавшую личность ее хозяина. Большой секретер, заваленный бумагами, старыми трубками и всякой всячиной, потертые кресла. На полу персидский ковер. Стены увешаны фотографиями, акварелями. Приятная комната милого, дружелюбного человека.
Роджер неловко разлил вино по бокалам, освободил стул, бросив книги прямо на пол.
— У меня не убрано. Я как раз разбирал старые бумаги.
Инспектор от вина отказался.
.— Вы должны извинить меня,— продолжал Роджер. Он подал мне бокал.— Я не мог справиться с собой.
Он виновато огляделся, но Клеменс в комнате не оказалось.
— Она удивительная. Я говорю о своей жене. Все это время она была великолепна. Не могу вам передать, как я восхищаюсь этой женщиной. А ведь у нее была тяжелая жизнь, ужасная жизнь. Я бы хотел вам рассказать. Ее первый муж был хороший -парень, я хочу сказать, у него была прекрасная голова, но очень болезненный — у него был туберкулез. Он занимался кристаллографией и вел очень важную научную работу, за которую ему очень мало платили. Клеменс содержала его, ухаживала за ним, зная, что он умирает. И никогда ни одной жалобы, ни слова недовольства. Она всегда говорила, что счастлива. А потом он умер, и она осталась одна. Наконец она согласилась выйти за меня замуж. Я был счастлив, что сумею дать ей отдых, старался сделать ее счастливой. Я хотел, чтобы она бросила работу, но она считала своим долгом работать во время войны и сейчас не Хочет об этом слышать. Клеменс — чудесная жена. Мне очень повезло. Я для нее готов на все.
Тавернер сказал что-то приличествующее данной, ситуации, а затем стал задавать вопросы.
— Бренда прибежала за мной. Отцу стало плохо. Она сказала, что у него какой-то приступ. За полчаса до этого я был у моего дорогого отца. Я бросился к нему. Он задыхался, лицо было синюшным. Я кинулся к Филиппу. Он позвонил доктору. Я.. Мы ничего не могли сделать. Конечно, я не думал, что кто-то виновен в его смерти.
С трудом мы вырвались из атмосферы этой приятной комнаты и расстались с чувствительным Роджером.
— Фьюить,— свистнул Тавернер.— Как он не похож на своего брата. Странное дело с этими комнатами: они так много говорят о людях, живущих в них.
— Я согласился с ним.
— Странная штука брак, правда? — заметил инспектор.
Я не совсем понял, относится ли это замечание к Клеменс и Роджеру или к Магде с Филиппом. И все же. мне казалось, что. эти две супружеских пары счастливы; по крайней мере, насчет Роджера и Клеменс у меня не было сомнений.
— Я бы не. сказал, что Роджер похож на отравителя,— сказал Тавернер.— Конечно, ничего нельзя утверждать. А вот она как раз подходит. Безжалостная женщина. Может быть, даже помешанная.
Я снова с ним согласился.
— Но не думаю,— размышлял вслух я,— что она способна убить -кого-то только потому, что не одобряет его цели и способы их достижения. Возможно, она действительно ненавидела старика... но разве убийства совершаются из одной только ненависти?
— Очень редко,— ответил Тавернер.— Я, во всяком случае, ни разу не сталкивался с. таким убийством. Нет, я думаю, нам лучше придерживаться версии о миссис. Бренде. Но. один Бог знает, получим ли мы какие-нибудь доказательства.
Глава 8
Дверь нам открыла горничная. Увидев Тавернера, она испугалась, тем не менее смотрела на него с некоторым презрением.
— Вы хотите видеть госпожу?
— Да, пожалуйста.
Она проводила нас в большую гостиную и вышла.-
Комната была обита светлым кретоном, окна задрапированы полосатыми шелковыми портьерами. Над камином я увидел портрет, от которого невозможно было оторваться. Не только потому, что это был великолепный портрет и сразу можно было определить, что писал, его мастер,— лицо приковывало внимание. Это был портрет старика с Темными, проницательными глазами. Голова уходила в плечи, но, несмотря на маленький рост, человек излучал силу и удивительную энергию.
— Это он,— сказал Тавернер,—Портрет работы Августа Джона. Чувствуется индивидуальность, не правда ли?
— Да.— Я почувствовал, что это слово не передает моего впечатления. Теперь я знал, что подразумевала Эдит де Хэвиленд, говоря, что без него дом опустел.
— А это портрет его первой жены. Типично английское лицо.— красивое, но безжизненное. Совершенно неподходящая, пара.
В комнату вошел сержант Дамб.
— Я сделал все, что мог, сэр, но ничего не, добился. Слуги говорят, они ничего, не знают.