Кризис социал-демократии
Шрифт:
Своей тактикой социал-демократия тяжело повредила на гораздо более продолжительное время, чем на период настоящей войны, делу немецкой свободы, о которой по фракционной декларации должны теперь заботиться крупповские пушки. В руководящих кругах социал-демократии многое строилось на том предположении, что после войны будут дарованы рабочему классу значительные расширения демократических свобод, гражданское равноправие, в награду за его патриотическое поведение во время войны; но история еще не знает примеров, чтобы порабощенные классы получали политические права "на чай" от господствующих классов за свое хорошее поведение; наоборот, история усеяна примерами возмутительных обманов господствующих классов, даже и в тех случаях, когда даются торжественные обещания перед началом войны. В действительности, социал-демократия не только не обеспечила своим поведением расширения политических свобод Германии, но, наоборот, ослабила и те свободы, которые существовали до войны. Та манера, с какой в Германии переносилось в течение многих месяцев запрещение свободы печати, свободы собраний и общественной жизни, а также осадное положение, — без всякого протеста и даже с частичным одобрением как раз со стороны социал-демократов, не имеет ничего равного себе в истории современного общества [11] . В Англии господствовала полная свобода прессы. Во Франции пресса далеко не была так скручена, как в Германии. Даже в России знают лишь опустошительный красный карандаш цензора, вычеркивающий оппозиционные мнения, и совершенно не знают таких приемов, чтобы оппозиционная пресса помещала готовые статьи правительства, чтобы она в собственных своих статьях
11
Хемницкий «Фольксштимме» писал 21 Октября 1914 года: "военная цензура в Германии гораздо приличнее и разумнее, чем в Англии; жалобы на цензуру, под которыми вероятнее всего скрывается недостаток твердой позиции по отношению к военной проблеме, лишь помогают врагам Германии распространять ложь, что Германия является второй Россией; тот, кто серьезно думает, что при существующей цензуре он не может писать по своей совести, пусть положит перо и молчит".
Своим отказом от классовой борьбы наша партия отрезала себе возможность действительного влияния как на ведение войны, так и на заключение мира; она бьет по лицу свою собственную оффициальную декларацию. Партия, которая торжественно предостерегала от всяких аннексий т.-е. от неизбежных логических последствий всякой империалистической войны, если она окажется удачной, — одновременно с этим принимая гражданский мир, отбрасывает главные средства, при помощи которых можно мобилизовать в необходимом направлении народные массы и общественное мнение, чтобы использовать их, как действительную силу для осуществления контроля над войной и влияния, на мир. Наоборот, обеспечив гражданским миром покой в тылу у милитаризма, социал-демократия позволила ему итти своим путем, не обращая никакого внимания на чьи-либо интересы, кроме интересов господствующих классов; она освободила его необузданные внутренние империалистические тенденции, которые стремятся и должны привести к аннексиям. Другими словами, своим приятием гражданского мира и политическим разоружением рабочего класса, социал-демократия сделало свое прежнее предостережение против аннексий пустой фразой.
Это влечет за собой еще и другое следствие-удлинение войны; здесь можно прямо осязать руками те опасные сети, в которые запутывает пролетарскую политику эта распространенная сейчас догма: наше сопротивление против войны может продолжаться до тех пор, пока не наступит первая военная опасность. Как только началась война, роль социал-демократической политики сыграна и остается лишь одно:-поражение или победа, т.-е. классовая борьба приостанавливается на все время войны. В действительности же, после объявления войны, для политики социал-демократии начинается величайшая задача. Резолюция, принятая при единодушном согласии немецкой партии и представителей профессиональных союзов Штутгартским национальным конгрессом в 1897 году и еще раз подтвержденная в Базеле в 1912 году гласит:
"Если война все же начнется, обязанностью социал-демократии является- выступить в целях скорейшего, ее окончания и, стремясь всеми силами к тому, чтобы использовать вызванный войной хозяйственный и политический кризис для пробуждения народного сознания, ускорить тем падение капиталистического классового господства".
Что делала и делает социал-демократия в этой войне? Как раз обратное постановлению Штутгартского и Базельского конгрессов: своим вотированием кредитов и приятием буржуазного гражданского мира она содействует всеми силами тому, чтобы предотвратить политический кризис и возбуждение масс против войны. Она стремится всеми силами к тому, чтобы спасти капиталистическое общество от его собственной анархии, вызванной войной, и этим она содействует беспрепятственному удлинению войны и увеличению ее жертв. Сомнительно, чтобы количество солдат, павших на поле битвы, — как не раз можно было слышать от уполномоченных рейхстага-нисколько не изменилось бы вследствие принятия или непринятия социал-демократической фракцией военных кредитов. Наша пресса защищала повсюду мнение, что мы должны открыто принять участие в "защите страны", чтобы возможно уменьшить для нашего народа его жертвы: но проводимая политика привела как раз к обратному: только вследствие патриотического поведения социал-демократии, благодаря гражданскому миру в тылу, империалистическая война смогла беспрепятственно выпустить всех своих фурий. До этих пор страх перед внутренними беспорядками, перед недовольством бедствующего народа был постоянным кошмаром и вместе с тем хорошей уздой для господствующих классов в их завоевательных стремлениях. Известны слова Бюлова, что теперь, главным образом из страха перед социал-демократией, нужно возможно дольше избегать всякой войны. Рорбах в своей книге "Война и немецкая политика" стр. 7 говорит: "если не произойдет какой-нибудь стихийной катастрофы, то единственное,
"Итак, современное массовое войско во многих отношениях усложняет ведение войны; и кроме того, само по себе оно представляет некоторые опасные моменты, которые не следует недооценивать. Механизм такого войска настолько могуч и так сложен, что оно может быть боеспособным и исполнительным лишь тогда, когда все колесики в общем и целом работают согласованно и когда не происходит сильных и моральных потрясений в большом объеме; думать, что такие явления при постоянно изменяющейся военной обстановке не произойдут, так же трудно как и рассчитывать на исключительно удачные бои. Они, однако, могут быть преодолены, когда они происходят в ограниченном объеме. Если большие, скученные в одном месте, массы выйдут из-под власти командования, они неизбежно впадают в паническое состояние, при котором обслуживание их в большом масштабе становится невозможным. Войсками овладевает дух анархии; такие войска не только теряют свою боеспособность по отношению к врагу, но становятся опасными для своего собственного командования и, разбивая дисциплину, нарушая ход операции, ставят таким образом командование в безвыходное положение.
Война при современном массовом войске при всех обстоятельствах является отважной игрой, предъявляющей большие требования к финансовым и материальным силам государства. При этих условиях вполне естественно, что повсюду делаются распоряжения, которые могли бы в случае начала войны содействовать ее скорейшему окончанию и прекращению того чудовищного напряжения, которое создается благодаря призыву целых наций".
Таким образом, буржуазные политики, так же, как и военные авторитеты, считают войну при современном массовом войске рискованной игрой. Это было важнейшим соображением, посредством которого можно было удержать современных властителей от начала войны, а в случае уже ее неизбежности ускорить ее окончание. Поведение социал-демократии в этой войне, которое во всяком случае было направлено к тому, чтобы смягчить "чудовищное напряжение", рассеивало эти заботы и уничтожило единственную плотину, которая могла бы противостоять бурному потоку милитаризма. Произошло нечто такое, что ни Бернгарди, ни один из буржуазных министров не могли представить себе даже в мечтах: из лагеря социал-демократии раздался лозунг «воздержания», что означало продолжение человеческой бойни. Итак, тысячи жертв, в течение многих лет покрывавшие поля битвы, лежат на нашей совести.
VII
Но как же, несмотря на все — когда нельзя помешать объявлению войны, когда война уже началась, когда стране угрожает вражеское нашествие — как можем мы оставить без защиты нашу собственную страну и отдать ее врагу: немцев-русским, французов и бельгийцев-немцам, сербов-австрийцам? Разве социалистический принцип не провозглашает права самоопределения наций, не говорит, что каждый народ имеет право и обязан защищать свою свободу и независимость? Когда горит дом, разве не нужно сперва потушить пожар, а потом искать того, кто поджег дом? Этот аргумент о "горящем доме" сыграл в поведении социал-демократии как в Германии, так и во Франции, большую роль, он употребляется также и в нейтральных странах: в Голландии он звучит так: "когда корабль течет разве не нужно прежде всего думать о том, чтобы его законопатить".
Конечно, плох тот народ, который капитулирует перед внешним врагом, как плоха и партия, капитулирующая перед внутренним врагом. Лишь одно забыли пожарные горящего дома, что в устах социал-демократии "защита отечества" означает нечто другое, чем роль пушечного мяса под командой империалистической буржуазии. Что касается иноземного вторжения, действительно ли оно представляет из себя такое страшное явление, при котором совершенно парализуется и исчезает всякая классовая борьба внутри страны из-за опасности порабощения? По полицейским теориям буржуазного патриотизма и осадного положения, всякая классовая борьба является преступлением против защиты страны, так как она неизбежно вызывает ослабление и разделение вооруженных сил нации. Этой бессмыслицей и позволила одурачить себя оффициальная социал- демократия. Однако, современная история буржуазного общества показывает на каждом шагу, что для нее чужеземное вторжение совсем не является таким страшилищем, каким она сейчас его рисует, но, наоборот, является испробованным и охотно употребляемым средством против "внутреннего врагa". Разве не призывали Бурбоны и аристократы Франции к вторжению в страну против якобинцев? Разве австрийская и церковно-государственная контр-революция не призывала в 1849 году французского нашествия против Рима и русского против Будапешта? Разве партия «порядка» не грозила открыто во Франции в 1850 году нашествием казаков, чтобы сделать покорным Национальное собрание? Разве не было заключено известное соглашение 18 мая 1871 года между Жюлем Фабром, Тьером и K° и Бисмарком, по которому отпускалась в распоряжение версальского правительства пленная бонапартистская армия и оказывалась прямая поддержка прусским войскам, в целях удушения Парижской Коммуны? Для Маркса было достаточно этого исторического опыта еще за 45 лет до "национальной войны", чтобы разоблачить национальные войны современного буржуазного государства, как мошенничество. В своем известном адресе Генеральному Совету Интернационал по поводу падения Парижской Коммуны он говорит:
"То, что после самой упорной войны последнего времени побежденная и победившая армии объединились для совместного удушения пролетариата-это неслыханное явление показывает не окончательное угнетение, как думает Бисмарк, развивающегося нового общества, но полное распадение старого буржуазного общества. Национальная война, представлявшая собой высочайший героический подъем, на которое было еще способно старое общество, является сейчас чисто правительственным обманом, который не имеет никакой другой цели, кроме сглаживания классовой борьбы и который прекращается, как только классовая война переходит в гражданскую войну. Классовое господство уже не в состоянии больше скрывать себя под национальным мундиром. Национальные правительства объединяются против пролетариата".
Вторжение и классовая борьба не являются, таким образом, в буржуазном обществе противоречием, как можно было бы заключить из оффициальной легенды, но первое является средством и выразителем второй; и если для господствующих классов иностранная интервенция является испробованным средством против классовой борьбы, то, наоборот, у развивающихся классов обостренная классовая борьба является чуть ли не лучшим средством претив интервенции. Уже на пороге новой истории бурная, полная внутренних переворотов и внешних столкновений, история итальянских городов, история Флоренции, Милана с их вековой борьбой против Гогенштауфенов, показывает, что напряжение и острота внутренней классовой борьбы не только не ослабляет силу сопротивления целого внешнему врагу, но, наоборот, загоревшееся на почве этой вражды пламя достаточно сильно, чтобы оказать сопротивление каждому вражескому нашествию извне. Классическим примером для всех времен является Великая французская революция. Слова "враг кругом" никогда не были так справедливы, как во Франции в 1793 году по отношению к сердцу "Франции-Парижу. Если Париж и Франция не были тогда задавлены бурным потоком коалированной Европы, вторжениями со всех сторон, но, наоборот, с развитием беспримерной борьбы, с возрастанием опасностей и вражеских нападений, продолжали оказывать им все более и более возрастающее сопротивление, разбивая на голову новые коалиции врага своим неисчерпаемым мужеством, то это могло происходить лишь благодаря безграничному развитию внутренних сил общества при резких классовых противоречиях. Сейчас из перспективы целого столетия становится ясным, что только обостренные проявления этих противоречий, только диктатура Парижского народа и его беспощадный радикализм были в состоянии вызвать из недр нации те средства и силы, которые были необходимы, чтобы укрепить и защитить зародившееся буржуазное общество против бесчисленных врагов: против интриг династии, против изменнических махинаций аристократов, воззваний духовенства, восстания в Вандее, предательства генералов и сопротивления шести департаментов и провинциальных крупных городов, а также против объединенных войск и флотов монархической Европы. Столетия свидетельствуют, что не осадное положение, но беспощадная классовая борьба, заставляющая бодрствовать в народных массах чувства собственного достоинства, самопожертвования и нравственной силы, являются лучшей защитой и лучшим оружием страны против внешнего врага.