Кроатоан
Шрифт:
– Мы все получили это одновременно, час назад. Может быть, тебе тоже пришло. Ты проверяла свою почту?
– Нет.
– Мандель отправил сообщение со своего личного компьютера.
– Мандель отправил?..
Энрике ласково смотрит на нее поверх очков.
– Радость моя, он запрограммировал отправку два года назад, чтобы письмо пришло в конкретное время получателям из конкретного списка.
– Несколько месяцев назад я сменила адрес.
– Поэтому ты его и не получила.
– Я проверю свой старый адрес.
Кармела в недоумении смотрит на экран. Остальные
– Ты знала Манделя достаточно близко, – говорит Ферреро. – Ты что-нибудь понимаешь?
Кармела качает головой, не отводя взгляда от монитора.
На красном фоне – сообщение из одного-единственного слова; черные буквы шрифта Arial заполняют почти все пространство:
КРОАТОАН
В кафе напротив легко и экономично сочетают азиатскую кухню с самыми испанскими напитками, закусками и картофельной тортильей. В этот час здесь почти никого, так что никто не тревожит Энрике с Кармелой, занявших один из типовых столиков в длинном ряду. Кармела заказала салат из авокадо и креветки в соевом соусе, Энрике – телячье жаркое.
Плоский телевизор в углу передает международные новости: успешный запуск нового корабля с экипажем для орбитальной космической станции, которая уже года два как стала совместной – американо-европейской; эпидемия на севере Индии. В качестве мирного контраста к лавине картинок на экране возле входа помещен красивый аквариум с шелковистыми рыбками, придающий заведению восточный колорит.
– Прости, что заставил тебя приехать из-за ерунды, – говорит Энрике, кроша над тарелкой кусок хлеба. – За это, дорогая, я должен был пригласить тебя как минимум на обед.
Кармела улыбается в ответ. Энрике, как и всегда, выглядит элегантно и подтянуто. Волосы зачесаны назад (никакого бриолина!), в усах чуть больше седины, чем на голове, изящные очки интеллектуала, рубашка в мелкую полоску, статусный галстук.
– Нет, совсем не должен, но все равно спасибо.
– Я надеялся, ты поймешь, что это может значить.
– Вообще не понимаю. Не помню, чтобы он когда-нибудь произносил это слово. И кажется, я не встречала его ни в одной из его книг. Определенно, это не испанское слово.
– Точно, не испанское, – соглашается Рекена. Директор голоден и говорит в паузах, когда не жует. Кармела не видела его недели две и подмечает, что вид у Энрике утомленный. – Я нагуглил этот термин, но он окутан завесой тайны. – Рекена саркастически поднимает брови. – Нечто вроде «Секретных материалов». Это слово было вырезано на дереве рядом с покинутой английской колонией, одним из первых европейских поселений в Северной Америке. Загадочное исчезновение целого поселка…
– Кажется, я о чем-то подобном читала, – вспоминает Кармела. – Люди пропали за одну ночь, оставив еду на столах и дымящиеся печи… Правильно?
– Вообще-то, история успела обрасти мифами, но в целом все так и обстояло.
– И никаких следов?
– Нет. Неизвестно, что с ними произошло.
За столиком наступает тишина. За темным окном по тротуару проходят люди, огибая металлическое ограждение ремонтных работ. Тень от лица Кармелы, жующей авокадо, падает на стекло.
– Не знаю, почему
– Ты правильно поступил.
– По правде говоря, в тот момент мы все обалдели. Открываем почту – и у всех одно и то же сообщение. И тогда я подумал… Ты же была его любимицей…
– Ну что ты, брось…
– Он тебя высоко ценил.
– Я училась у него на кафедре, потом под его руководством писала магистерскую. Вот и все.
– Ты помогала ему разбирать его материалы…
Кармела резко вскидывает голову:
– Да разве я виновата, что не понимаю, на что Мандель хотел намекнуть этим словом?!
– Нет. – Энрике отрывается от еды. У него растерянный вид. – Нет, ни в коем случае…
– Прости. Я сама не знаю, что говорю.
– Это ты меня прости. Я только хотел извиниться, что вызвал тебя из-за такого пустяка. Точнее, оправдаться. Моя мать говорит, что я очень прилипчивый.
– Да нет, это я тебе нагрубила. А в Лондоне-то серьезная заваруха начинается…
После этого замечания Энрике смотрит на экран, где камера, медленно отползая, снимает людскую лавину, теснящую ряды полицейских. У людей нет транспарантов, они не кричат – просто надвигаются. Люди похожи на стену из ног и неразличимых лиц. План сменяется: теперь съемки ведутся с вертолета. Головы, тела, толпа среди деревьев. «Лондонские манифестанты занимают оборону в Гайд-парке», – сообщают субтитры. И снова уличные съемки: «Манифестация превращается в молчаливый марш». В углу экрана видны статуи ораторов прошлого, похожие на куклы. Половодье. Человеческий муравейник. «Протест против заседания Международного валютного фонда может привести к массовым беспорядкам, по мнению…»
– Куда катится мир… – вздыхает Энрике и снова смотрит на девушку. – Выглядит так, как будто наступает конец чего-то, правда?
– Или начало.
– Да, будем оптимистами. Кстати, об оптимизме – ты потрясающе выглядишь.
– Спасибо. Ты тоже молодцом.
Энрике Рекена отвечает приятной улыбкой. В этом мужчине все приятно, что, как считает Кармела, отчасти связано с его политической активностью, но ей этот облик нравится. И многим другим женщинам он тоже нравится – за исключением той, что в течение пяти лет была его женой, а теперь живет с детьми в Барселоне. И есть еще кое-что: Кармела нравится Энрике Рекене. Поэтому она не понимает, сколько еще лотерейных билетиков им нужно вытянуть, чтобы наконец-то выпал главный приз.
И все-таки он не выпадает. Энрике не делает решительного шага, а Кармела не сделает его никогда.
– И вот что, – говорит он, – у меня свободные выходные, так я подумал, не согласишься ли ты в пятницу на тот самый ужин, который мы столько раз уже переносили?
– В пятницу?
– Да.
– Послушай, Ферреро ведь программист?
Неожиданная смена темы ранит того Энрике, который спрятан на дне всех сдержанных воспитанных Энрике, отвечающих девушке.
– Ферреро Роше, гроза красоток, он у нас по всем вопросам, – отшучивается Рекена. – Все умеет и все делает.