Кроличья нора, или Хроники Торнбери
Шрифт:
– Вы в стране по частному приглашению?
– Да.
В чем они меня обвиняют? Что я могла украсть? Неужели я не заметила еще одного сюрприза от Гая? Не может быть. Я несколько раз самым тщательным образом обследовала не только сумку, но и все вещи, что взяла с собой. Они не содержали никаких подлогов.
Офицер продолжал допрос:
– Вы находились по приглашению гражданина Великобритании в его поместье в Южной Англии. Не так ли, мисс Соколоф?
– Да, – прошептала я, боясь поднять на него глаза, смиренно ожидая неминуемого приговора, правда, непонятно, какого и за что.
– Мисс Соколоф, вы обвиняетесь в краже из поместья Торнбери, в котором гостили по приглашению сэра Томаса Коллинза, одного из уважаемых членов общества.
Перед глазами потемнело, сил сопротивляться не оставалось совершенно. Я обреченно слушала, боясь лишь одного – упасть перед ними в обморок.
Единственная доступная разуму мысль, позволяющая не потерять связь с реальностью, была проста – не отводить глаз от узора на линолеуме, следить глазами за завитками и плавными переплетающимися линиями. На меня накатило безразличие и смертельная усталость. Впервые за всю жизнь полная апатия стала основой моего существования.
Внезапно я поняла, что офицер до сих пор не сказал, какую именно вещь я посмела взять из поместья Торнбери, и медленно подняла на него глаза.
Кришна стоял рядом с женщиной-офицером, и оба… улыбались.
В этот момент у меня мелькнула мысль, что они сошли с ума, потому что ситуация перестала быть реальной.
– Мы обвиняем вас в похищении самого ценного у сэра Коллинза – его сердца. Он просит вернуть его прямо сейчас!
Ну вот и все… В этот момент я поняла, что мир окончательно свихнулся. А я вместе с ним, что не так плохо.
Добро пожаловать в Страну Чудес, только чур я первая в очереди к чайному столу! Мои визави – роющий временные норы Кролик и застенчивый Чеширский Кот.
Молодой офицер понял, что перегнул палку:
– Мисс, пройдемте со мной. Отдайте сэру Коллинзу то, что ему принадлежит, и можете быть свободны. Вы меня понимаете?
Нет, я не понимала, но послушно поплелась за офицером в зал, откуда он меня только что вывел. Не отходя ни на шаг, реально опасаясь, что я потеряю сознание или, наоборот, впаду в буйство, индус указал рукой в сторону окна и, лишь дождавшись, когда ко мне вернулся осмысленный взгляд, положил паспорт в сумку.
Найдя спиной спасительную стену и прислонившись к ней, я смотрела на сидящего на подоконнике человека – растрепанного, в мятом льняном пиджаке, тертых на коленях джинсах, – на наследника древнего рода, уважаемого члена общества, сэра Томаса Коллинза. В моих ушах, несмотря на гул человеческих голосов, звучал голос Стиви Уандера, позвонившего, чтобы «еще раз рассказать о любви…» [20] .
Том не видел меня, он следил глазами за въезжающими на стоянку аэропорта машинами. Его осунувшееся лицо отражалось в стекле. И в этот момент перед моими глазами открылся совсем другой мир: незнакомый белый город, маленький худенький мальчик, сидящий на кромке высохшего фонтана, размазывающий слезы по грязным щекам.
20
Речь идет о знаменитой песне С. Уандера «I Just Called To Say I Love You».
Я подошла к нему. Том не встал, он продолжал сидеть и смотреть на меня красными от бессонной ночи, усталыми глазами. Внимательно разглядывал, словно видел впервые в жизни. Я присела рядом, взяла его руку и тихо сказала:
– Пойдем, Том. Я отведу тебя домой.
Если суждено умереть от счастья, то со мной это должно было случиться именно в тот момент. Время остановило неумолимый бег, давая насладиться мгновениями бесконечной, всепоглощающей радости. Я изо всех сил прижалась к нему, боясь больше всего на свете, что кто-то третий сейчас подойдет и грубо вытолкнет меня из реальности, а потом вновь начнется кошмар.
Вокруг нас аэропорт продолжал жить собственной жизнью. Люди прощались друг с другом – кто на время, а кто и навсегда, возможно, еще не зная об этом. И только мы двое сидели молча, крепко обнявшись, как будто встретились после многолетней разлуки.
Я видела, как маленькая темнокожая девочка с разноцветными торчащими во все стороны косичками-крендельками остановилась рядом и, показывая пальчиком в нашу сторону, спросила у мамы:
– Мами, посмотри: дядя с тетей плачут. Им плохо?
Пухленькая афробританка, отводя дочку в сторону, расплылась в белоснежной улыбке:
– Нет, мой ангелочек, им очень хорошо. Пойдем, не будем мешать…
И в подтверждение ее слов я улыбнулась удивленной девочке.
Она еще не знает, что можно плакать от счастья.
Потом Томас как умалишенный начал покрывать поцелуями мои щеки, лоб, губы, подбородок; он был в исступлении и растрепал меня, словно куклу. Я закрыла глаза, боясь смотреть по сторонам, и отдалась его ласкам. Какая разница, что весь зал сейчас стыдливо отворачивается от нас, какая нам разница до их осуждения или зависти.
Наконец Томас немного успокоился, заглянул мне в глаза и задал странный вопрос:
– Почему ты снова покинула меня?
Я в недоумении смотрела в его огромные серые глаза и не знала, что ответить. Точнее – кому!
Глава 24
Загадки, разгадки
Тогда я задержалась в Лондоне еще на неделю. Томас больше не отпускал меня ни на шаг.
Желание близости было обоюдным и таким же естественным, как дыхание, как потребность в пище или в солнечном свете. Даже странно: как я могла раньше обходиться без его непрекращающихся ни на минуту ласк? Без ощущения его тепла, его родного запаха?
Лежа в небольшом уютном лондонском студио, нежась в теплых объятиях Тома, я мысленно благодарила сэра Фитцджеральда, сделавшего нам драгоценный подарок. Оберегая меня от собственной ласки, он лишил меня необходимости сравнения. Он пожертвовал собой, своей страстью и желанием, но тем сберег меня для своего Томаса или, возможно… для самого себя. Наверное, подобные мысли и предположения никогда не покинут меня. Но как я могу это рационально объяснить, если даже сейчас, чувствуя рядом желанное тело Тома, обнимая его, я ощущаю сладкий цветочный запах и неуловимое присутствие другого человека? Могу ли я свидетельствовать о переселении душ? Нет, ведь мои доказательства базируются лишь на перекрестке ощущений и игре интуиции. На иллюзии запахов и прикосновений, на видимых лишь мне вербальных признаках. Я была уверена: сущность Фитцли, или ее значимая часть, присутствовала в Томасе, именно она позволила мне полюбить всем сердцем скромного романтика, милого потерявшегося мальчика из сна.