Кроме нас – никто
Шрифт:
– Гостей принимаешь, Виктор Юрьевич?
– Заходи… – пробасил в ответ двухметровый гигант и протянул руку, в которой самый крупный хирургический скальпель должен казаться спичкой. – Спиртику? Граммов сто…
– Нет, спасибо. Я по другому поводу…
– Тогда присаживайся. Повод можешь сразу положить на стол и не спрашивать меня о здоровье семьи и деток…
Солоухин положил на стол обе ладони, словно прилежный ученик перед учителем.
– Скажи-ка мне, уважаемый Доктор, в чьих талантах спасать людей я не сомневаюсь, как и в талантах убивать… Я пришел к тебе именно как к медику, чтобы просветил… Скажи, существуют же какие-то способы медикаментозного
– Существуют.
– А в наших условиях?..
– Только через ГРУ или через КГБ. Мы живем в бедноте…
– Скверно…
– Мы живем в бедноте, официально…
– А не официально?
– А не официально, если ты меня хорошенько попросишь…
– Я троекратно прошу тебя хорошенько…
Доктор Смерть поднялся и прошел в угол палатки, где у него стояли какие-то коробки. Поднял одну, из-под нее вытащил кожаный светло-коричневый саквояж. Приподнял, чтобы показать.
– Помнишь?
– Смутно… Где-то видел…
– Это саквояж того голландского наемника, «солдата удачи», который выдавал себя за врача, а на деле не знал простейшей медицинской грамоты. Единственное, что он умел делать, это перевязку. Но перевязку делал профессионально. Можно сказать, с артистизмом… Немудрено, у него самого я насчитал девятнадцать старых ран. Все легкие. И все, наверное, сам перевязывал…
– И что? Я не понимаю, при чем здесь голландский наемник…
Доктор Смерть улыбнулся во все свое крупное лицо.
– Я тогда посмотрел мельком этот саквояж и сказал, что там лекарственные препараты. И забрал его для нужд медицинской службы Советской армии.
– А там? – внешне вроде бы равнодушно поинтересовался Солоухин.
– Нет-нет, я не обманул. Там в самом деле были лекарственные препараты. Только, когда я стал разбираться с ними и даже в справочник специально забрался, потому что со многими вообще был не знаком, понял, что это инструменты для допроса. Большинство препаратов предназначено для расшатывания психики, подавления воли, ломки характера. Много таких, что вызывают болевые ощущения и способны только болью довести человека до умопомрачения. Но есть в этом ценном саквояже и упаковка с интересными ампулами… Скополамин…
– Да, я знаю, что это такое. «Развязыватель языков», «сыворотка правды», и еще есть какие-то названия… Все не упомнишь… Ты умеешь с этим работать?
– Только теоретически… У тебя нет выхода на какую-то из ОМОГ? [24]
– Отсюда – нет.
– Жалко. Их обучают работать со скополамином. И даже антискополаминовую подготовку проводят. На психологическую устойчивость. Чтобы за счет усилий воли противостоять…
– Значит, этому можно противостоять?
24
ОМОГ – отдельная мобильная офицерская группа.
– Можно. Есть технология. Запросить в помощь никого не можешь?
– Мне не хотелось бы раньше времени афишировать свои действия по вполне конкретным причинам. При провале это способно вызвать международный скандал, в котором официальные власти не захотят быть замешанными.
– Это серьезно. Тогда тебе придется положиться на меня… Я мало чего боюсь. Даже международных скандалов…
– Я думаю, на тебя я могу положиться. Потому к тебе и пришел…
– Договорились…
2
Майор Солоухин договорился
Дела в спецназе пошли странные и не очень понятные для тех, кто не был посвящен в курс дела. А посвящены полностью были только четыре человека и частично Доктор Смерть. Полковника, чтобы не мешал в ожидании генеральских погон себе на усталые плечи, тоже держали в неведении. Впрочем, полковник, по тем же соображениям, сам желал быть в неведении, понимая, что Солоухин затевает нечто, а вовсе не собирает данные на улицах с помощью интервью, поскольку переводчика старшего лейтенанта Николаева спецназовцы к делу не привлекали. Видимо, пока не было надобности. И Раух отворачивался, когда спецназовцы не хотели, чтобы он смотрел в их сторону. В случае непредвиденной неприятности всегда можно отговориться незнанием ситуации и свалить все на спецназ. В случае же удачи лавры придется делить поровну. Заслужил, значит, потому что вовремя отвернуться тоже следует уметь.
Странность же ситуации заключалась в том, что четверо офицеров перестали летать на частые для всех остальных операции. В результате лететь приходилось тем, кто только что вернулся из боя, чтобы устроить через непродолжительное время полета новую засаду и вступить в очередной бой, счет которым был уже, кажется, полностью потерян. Караваны с оружием через пакистанскую границу так и шли один за другим, и их следовало останавливать. Их необходимо было останавливать! Более того, полковник Раух полностью перестал запрашивать для своего соединения патроны, потому что ящики с патронами вывозили с места гибели караванов вертолетами. За это можно было благодарить душманов и тех, кто заботился о финансировании поставок.
Но и оставшиеся в городке тоже не сидели без дела. Причем, если другим приходилось работать большей частью по ночам, в прохладе, им выпали дневные жаркие и пыльные часы. Но это не останавливало.
Чаще всего за пределы части выезжали старшие лейтенанты Вадимиров и Семарглов. За три дня накатали километров больше, пожалуй, чем машина накатывает за месяц обычной эксплуатации. Это сказал полковнику Рауху командир автороты, каждый вечер проверяющий спидометр. Старлеи сменяли один другого за рулем, но ехали непременно вдвоем. Несколько раз выезжал капитан Топорков, один, но этот пользовался «уазиком» только единожды, а потом ему больше приглянулась боевая машина пехоты. И тоже сидел за управлением он сам, отказавшись от механика-водителя. Из пристрастия к транспортному средству можно было сделать вывод, что капитан отправляется куда-то за город. На БМП ехать туда, где прикрыть тебя некому, всегда надежнее. Никто не подумает, что в машине только один человек, и не полезет на обострение, опасаясь угрожающего поворота пушки. Легкая пушка машины была не только боевым оружием, но и профилактической мерой или просто мерой устрашения.