Кросс по грозовым тучам
Шрифт:
— Давай в следующий раз.
Она насмешливо дернула уголком рта, но спорить не стала.
Никита любил игру. Ему нравилось легкое скольжение карт по столу, напряжение, которое натягивалось, как струна, от участника к участнику, когда понтующий переворачивал карту, и все присутствующие замирали в ожидании решения. Нравилось посещать разные столы казино, где баккара проигрывалась на любой вкус.
В Мягком зале играли классику, наслаждаясь комфортом кресел, солидной тишиной, виски и короткими, заранее прописанными репликами. Туда не пускали зевак и на каждого понтующегося приходилось обычно по три игрока.
В Аллейном зале баккара превращалась в шумное, разнузданное мероприятие. Там все участники могли видеть карты стороны своих ставок и комментировать происходящее. Запрещалось только называть карты прямо или намеком. Этот зал до краев наполняли эмоциями. Гости непрерывно пили и ели, а иногда и дрались, обвиняя друг друга в излишней болтовне или глупости. В Аллейный зал в основном ходила молодежь, и ставки делала невеликие.
В Песочном зале, также как в Гротовом и Изумрудном, игра кроилась с большой осторожностью. Балансировала между жесткими, пошагово прописанными правилами и небольшими, со вкусом исполненными отклонениями. Главную скрипку здесь играл банкомет. Он не просто исполнял обязанности или проводил игру, он принимал гостей, жаждущих испытать удачу, и общался с ними.
Ларский приподнял карты. Тройка и туз. В сумме четыре. Выбор совершенно очевиден. Чтоб добрать до вожделенной девятки, в идеале еще нужна пятерка.
— Карту, — проговорил он.
— Не дотягиваете до пяти, дружище?
Стренберг доброжелательно и проницательно улыбнулся и вытряхнул карту. Крупье слишком хорошо знал манеру Ларского. Действительно, если из полученных за раз карт в сумме получалось бы больше пяти, брать третью слишком рискованно: перебор выше девятки в баккара был верным проигрышем, даже единица банкомета на тузе его бы перебила.
— Если в первом заходе не выпадает сразу больше шести, то надежда выиграть — невелика, — рассмеялся Дарбеню.
— Вы просто не любите вываживать удачу, Жан. вам нужно все и сразу, — пожал плечами Иосиф. — Но баккара требует терпения.
— О! Я очень терпеливо жду третьей карты и своего выигрыша.
Ларский нахмурился, следя, как прозрачная лопатка клона потянулась к его третьей карте. По рукаву форменного фрака медленно передвигался скорпион, на свету он выглядел особенно отвратительно, но это никого не беспокоило. Клон подцепил и перевернул карту.
Шестерка. В сумме с тузом и тройкой на единицу перехлестывало через девятку, а значит, он проигрывал любому раскладу крупье. На ничью надежда невелика, но он все-таки пождет, когда Иосиф вытянет карту и вскроется.
Дама, двойка и последняя взятая — та же двойка. Четыре в сумме — слабый расклад.
Дербеню разочарованно выдохнул, готовясь расстаться со своей сотней тысяч, а Маргарет развернулась всем телом к Никите. На ее руке вновь исчез и стал вырастать цветочный браслет.
— Еще хуже, чем у вас, Иосиф.
И Ларский перевернул карты. Стренберг откинулся назад и сообщил непринужденным тоном:
— Вам просто нужно немного разогреться, Ник.
— Боюсь, у Маргарет не хватит денег на мой разогрев.
Пока победители подгребали фишки, Ларский повернулся к партнерше.
— Теперь я играю на свои, а тебе буду должен эти триста.
— Нет, договор есть договор, я отступать не буду и тебе не советую. Играй на мои!
Последнее слово прозвучало почти обиженно, будто он не от денег отказывался, а от ее шикарного тела. Если Ларский сейчас отмахнется, не видать ему этой груди, кроме как в шоколадном разрезе платья. Да и то недолго.
— Ник, я вам завидую. Дама, предлагающая деньги, — это такая редкость. Обычно все происходит ровно наоборот.
Доброжелательный тон Иосиф приправил изрядной долей иронии. Маргарет бросила на крупье испепеляющий взгляд, и тот сразу переключил внимание на клона.
— На банке шестьсот тысяч, — сообщил клон.
Ставка была явно адресована к Ларскому. Двойное повышение — следующий шаг в начатой дуэли. Француз с хвостатым молча пожали плечами, а Маргарет решительно схватила его за запястье.
— Принимай.
В Песочный зал входили новые лица, возможно, будущие участники баккара. Никакого желания кого бы то ни было рассматривать, когда чувствуешь себя припертым к стенке.
— Воля такой красавицы — закон, — склонил голову Иосиф.
— Принято, — сквозь зубы проговорил Ларский.
Он ненавидел, когда ему не оставляли выбора, когда пытались контролировать и вести в нужном направлении. Карты цветной рубашкой смотрели с унылого камня. Ларский осторожно приподнял их за край. Двойка и четверка. Сегодня уже слишком много двоек, даже для пяти, смешанных в сабо колод. А в сумме та самая предательская шестерка, которая в первой игре лишила его всякой надежды. Хотелось взять еще карту и шестерку чем-то дополнить, но это будет неправильно, нерационально. Любая цифирная карта больше тройки лишает его шансов на победу. Да и сейчас они невелики.
— Заметьте, господа, сегодня на прикуп игроку идет крупная карта.
Стренберг словно прочитал его мысли или увидел отраженные в зрачках карты. Раньше словесные провокации в Песочном зале только обостряли ощущения. Удавалось не выдавать себя, бросать ответные ядовитые реплики. Сейчас он чувствовал дискомфорт. Страх проиграть на турнире за малознакомую красотку, неприятная ответственность за чужие кредиты. И еще словесные толчки в спину, заставлявшие делать шаг за шагом по выбранной кем-то другим дороге.
— Пас, — произнес он.
Стренберг перевернул свои карты. Тройка и четверка лежали дружно, впритирочку. Семь в сумме. А для него — снова проигрыш. Кредиты Маргарет уходили в банк.
Перевернув злосчастные карты, Ларский откинулся на продолговатую, как ковш ладони, каменную спинку. Может, плюнуть на невезуху и просто уйти. Сбежал сегодня от Граува и изоморфа, от копания в тараканьих смертях, а заодно и от спектакля. Оставалось свалить от шикарной дамочки, забиться в комнатушку с античными побрякушками и чувствовать себя крутым, гордым и одиноким. Под такие мысли коньяк идет по горлу особенно мягко. И особенно последнюю пару лет, с тех пор как ушла Лиза.