Кровь баронов
Шрифт:
— Им надо переговорить с госпожой фон Гейерсберг, которая приказала им придти сюда. Это купцы, так они по крайней мере называют себя; но я нахожу, что они не похожи на купцов.
— Кажется, я где-то видел одно из этих лиц, — пробормотал граф.
— Тем скорее вам следует удалиться, господин граф.
— Твоя правда. Скажи госпоже Маргарите, что я люблю ее всей душой, и что, если она не захочет видеться со мной, я этого не переживу…
Марианна затворила дверь за графом.
Он прошел так называемые сени, о которых мы говорили, и вышел во двор. Была ночь, и темнота показалась молодому человеку тем непроницаемей, что он только что вышел из освещенной комнаты.
Он взял лошадь за узду и повел ее по указанию Марианны. Потом он вернулся в трактир, снова перешел двор и вошел в первый этаж по лесенке, ведшей в комнату молодой трактирщицы.
Он осторожно поднялся по лестнице и вошел в комнату Марианны. Он запер дверь на ключ и стал у окна в ту самую минуту, когда госпожа фон Гейерсберг и ее свита подъезжали к трактиру.
Пока вся прислуга «Золотого Солнца» суетилась вокруг благородных дам, Георг подошел к своему товарищу. Последний казался чрезвычайно взволнованным и раздосадованным, что за ним наблюдают.
— Извините, что я вас беспокою, господин, — сказал Георг заискивающим тоном, — но, если не ошибаюсь, этот рыцарь, который только что вышел, никто иной как граф Людвиг фон Гельфенштейн.
— Людвиг фон Гельфенштейн! — повторил старик, как бы припоминая. — Людвиг фон Гельфенштейн! — проговорил он еще раз, но уже гневным голосом, достаточно доказывавшим, что воспоминания, вызванные этим именем, были не из числа приятных. — Как? Неужели этот изменник осмелился вернуться сюда?
— Если я дам знать бекингенскому и гейльбронскому бургомистрам, — сказал Георг, — быть может найдется возможность поймать его и расследовать дело.
— Твоя правда, — сказал Вальдемар. — Ступай к бургомистру. Возьми с собой наших людей, на подмогу страже, и пусть возьмут этого негодяя. Если иначе нельзя, то назови себя, но меня не называй ни в коем случае. Я хочу, чтобы пока мое присутствие в Бекингене оставалось неизвестным.
Едва он договорил эти слова, дверь отворилась, и госпожа фон Гейерсберг вошла со своей приемной дочерью.
Георг встал в самый темный угол, дал им пройти, потом поспешно вышел.
II
При первом-взгляде на баронессу Матильду фон Гейерсберг, всякого поражали в ней две черты: достоинство в походке и осанке и редкая доброта в улыбке и во взгляде.
Она была выше среднего роста. Ее спокойные, правильные, быть может, несколько строгие черты, принимали снисходительное и приветливое выражение, едва она начинала говорить. В ее ласковом, медленном голосе, в ее взгляде была какая-то повелительная убедительность, которой она была обязана природной нежности своего сердца и власти, принадлежавшей ей почти без ее ведома, благодаря привязанности и уважению всех, кто ее знал.
Хотя ей было никак не больше сорока восьми лет, волосы ее уже совсем поседели. Эти серебристые волосы представляли довольно поразительный, но не, лишенный прелести контраст с молодым еще лицом Матильды, а главное с блеском ее больших темных глаз.
Хотя Маргарита нисколько не была ей родня, — что мы сейчас увидим, — молодая девушка была отчасти похожа на свою приемную мать.
Она была очень хороша, очевидно лучше, чем могла быть когда бы то ни было госпожа фон Гейерсберг. В ее походке, в ее манерах, в выражении ее голоса, было то же самое грациозное и целомудренное достоинство, которым отличалась ее покровительница.
Ее прекрасные белокурые волосы окаймляли, точно золотая рамка, чистый, белый лоб.
Лазурь ее глаз напоминала цвет небес в темный летний вечер. Нижняя губа, несколько выдвигавшаяся из-под верхней, придавала подчас молодой девушке выражение высокомерия, но его опровергали чрезвычайно ласковые взгляд и улыбка.
Испытывая, как и все другие, чувство уважения при виде величественного образа госпожи фон Гейерсберг и поддаваясь глубокому обожанию, которое внушала ей ее покровительница, Марианна хотела опуститься на колени перед своей благодетельницей. Та быстро подняла ее и поцеловала в лоб почти с материнской нежностью.
Забывая расстояние, отделявшее знатную девушку от скромной трактирщицы, Маргарита дружески обняла подругу своих игр и уроков.
Повинуясь непреодолимому влечению, старый купец встал и подошел к обеим женщинам; не сводя глаз с Маргариты, он смотрел на нее с восторгом и таким глубоким волнением, что это поразило госпожу фон Гейерсберг.
— Кто это? — спросила она Марианну.
— Какой-то купец, сударыня, — отвечала девушка. — Он сказал, что вы ему назначили здесь свидание.
Выражение тягостного изумления пробежало по лицу госпожи фон Гейерсберг.
«Как! — прошептала она. — Неужели простой купец? О, нет, это невозможно!..»
Она знаком подозвала Шлоссера и ласково отпустила от себя Марианну, которая поспешила к Маргарите.
Купец подошел с изящным, почтительным поклоном, в котором сказывался дворянин; этот поклон не ускользнул от внимания госпожи фон Гейерсберг.
— Правда ли, любезнейший, что я звала вас сюда? — спросила она, внимательно рассматривая его.
Да, сударыня, и вот письмо, которого вы меня удостоили, и к которому было приложено другое письмо, написанное очень дорогой рукой, давно уже покрытой холодом смерти.
— Это так, — сказала госпожа фон Гейерсберг, узнавшая свой почерк, — но каким образом это письмо попало в ваши руки?
— Потому что оно было адресовано на имя рыцаря Герарда фон Брука, а рыцарь Герард фон Брук — я.
— Но к чему же этот купеческий костюм, который так странно противоречит вашим изящным манерам…
— Это маска, сударыня!
Госпожа фон Гейерсберг почувствовала облегчение и вздохнула.
— Потрудитесь идти за мной в ту комнату, — сказала она мнимому купцу, указывая ему на соседнюю с большой залой комнату. — Мы там поговорим свободнее.