Кровь баронов

де Бре Альфред

— Быть может, даже и после свадьбы, если бы вы согласились на тот план, об исполнении которого я каждый день молю Бога.

— Какой же это план, сударыня?

— У меня есть сын. Хотя ему только двадцать три года, он уже приобрел себе репутацию храброго рыцаря.

— Это правда, — прервал Герард. — Флориан фон Гейерсберг прославился не по летам не только храбростью, но честностью, умом и военными дарованиями.

— Не правда ли, сударь? — переспросила госпожа фон Гейерсберг, счастливая и гордая похвалами сыну. — А если б вы знали, как он добр, нежен, предан! Видя его рядом с Маргаритой, я столько раз говорила себе, что Бог точно создал их друг для друга.

— Стало быть, — спросил рыцарь, — вы согласились бы на их брак?

— Это самое заветное мое желание!

— Вы согласились бы, чтобы ваш сын женился на сироте без состояния и без имени?

— От всего сердца, мессир, и день этого брака, который соединил бы два самых дорогих мне существа, был бы самым счастливым днем в моей жизни.

— Вы чудная душа, — промолвил растроганный рыцарь. — Что касается до меня, я соглашаюсь на этот союз с благодарностью и радостью. А сын ваш?

— Он любит Маргариту, мессир, и любит давно. Вот уже скоро четыре года, как я заметила эту любовь. Маргарите было тогда пятнадцать лет, а Флориану шел двадцатый год. Если бы Маргарита была свободна, я ни на минуту не задумалась бы, но предписание бедной Эдвиги было слишком однозначно. По ее письму Маргарита не должна была располагать собой раньше восемнадцати лет и без согласия своего отца. Я позвала Флориана в свою комнату и рассказала ему все. «Маргарита доверена моей чести, — сказала я ему. — С твоей стороны было бы бесчестно воспользоваться ее молодостью, овладеть ее сердцем и внушить ей любовь к себе, любовь, которую отец ее, может быть, не потерпит». Флориан вздохнул, но сознался, что я права. Через несколько дней он опять пришел ко мне.

«Матушка, — сказал он мне, — я чувствую, что у меня не хватит сил оставаться с Маргаритой и не высказать ей, что я ее люблю. Я ежеминутно боюсь изменить себе. Мне лучше уехать. Граф фон Цолнер, главнокомандующий христианской армии, посланной против турков, был другом моего отца; я отправлюсь к нему и попрошу его доставить мне возможность заслужить рыцарские шпоры. Если Бог благословит меня, я настолько прославлю свое имя, что отец Маргариты, кто бы он ни был, не постыдиться назвать меня своим зятем».

— Честная душа! Достойный сын своей матери, — пробормотал рыцарь. — И вы отпустили его? — спросил он.

— Одному Богу известно, сколько слез и страданий это мне стоило! — отвечала она, проводя платком по влажным глазам. — Но для дворянина есть нечто более священное, чем слезы матери: это честь! Долг требовал, чтобы Флориан удалился, и я первая настаивала на его отъезде. Это мой единственный сын, мессир! Не стану говорить вам, сколько я выстрадала за время его отсутствия. Но, слава Богу, мои мучения подходят к концу. Война кончилась, и Флориан в дороге: он скоро вернется ко мне.

— А Маргарита? — спросил рыцарь.

— Маргарита была еще ребенком, когда Флориан уехал от нас. Я, впрочем, — думаю, что она тоже любила его, потому что не прошло и года с его отъезда, как она стала грустить и задумываться. Благородные соседние владетели пробовали ухаживать за ней. Она всех их отвергала. Она любит — в этом я убеждена, и я не вижу, кого другого, кроме Флориана, она могла бы любить.

— Спрашивали ли вы ее о причине ее грусти?

— Да, но она всегда избегала ответа. Я заметила, что это ее огорчает, и перестала расспрашивать.

— Я понимаю ее скрытность, — сказал рыцарь. — Бедная сирота без имени — она, вероятно, считала преступлением мечтать о браке с наследником Гейерсбергов.

— Я так и думала. Несколько раз я была готова высказать ей всю правду, но я думала, что если в последствии наши мечты будут разрушены волей ее отца, то лучше и не укреплять их в душе Маргариты.

— Вы поступили как осторожная и умная женщина, — сказал он, — и эти дети будут обязаны вам своим счастьем. О, если бы моя бедная Эдвига могла видеть все это!

Пока госпожа фон Гейерсберг вела такой разговор с рыцарем Герардом, Маргарита пошла к Марианне.

— Пойдем же в мою комнату, поболтаем с тобой, — сказала она ей.

Как только молодые девушки вошли в комнату, Марианна тщательно затворила дверь; Маргарита взяла свою бывшую подругу за обе руки и дружески спросила ее, счастлива ли она в своем новом положении.

— Да, конечно, сударыня, — отвечала Марианна, подавляя вздох.

— Ты говоришь это как-то не совсем искренно. Пожалуйста, будь со мной откровенна!

— Не знаю, счастливая ли я, — продолжала Марианна, — но я могу вам поклясться в одном, что не оставлю этого трактира, хоть давайте мне золотые горы!

— Я думаю скорее, что ты не оставишь владельца этого трактира? — сказала Маргарита весело. — Так ты по-прежнему любишь своего двоюродного брата?

— О да, и я чувствую, что всегда буду любить его. — Когда же ваша свадьба?

— Не знаю, — сказала Марианна, и лицо ее приняло грустное выражение.

— Да ведь она должна была быть в нынешнем году?

— Да… но…

— Но что же?

— Иеклейн все еще не назначил день, а я сама не смею заговорить об этом.

— Можно подумать, что ты его боишься.

— Я всего больше боюсь рассердить его… Я так люблю его!..

Маргарита сдвинула свои хорошенькие брови.

— Это дурно с его стороны, очень дурно, — проговорила она. — А к тебе он не изменился?

— Он все такой же, да, да, — прошептала молодая девушка с такой нерешительностью, которая не укрылась от беспокойного взгляда ее подруги.

— Ты меня обманываешь, — сказала Маргарита, сильно сжимая руку молодой девушки, которая потупила глаза. — Ты обманываешь меня, Марианна; кому же ты можешь довериться? Разве я-то тебе не все доверяла? Милая моя, не плачь и говори мне правду: Иеклейн изменился к тебе, не правда ли? Я так и думала!

— Почему же?

— Мне говорили об этом, — сказала Маргарита с оттенком замешательства. — Мне говорили, что он страшно вспыльчив и не умеет ценить сокровища которое Бог ему послал.

— Не судите его слишком строго, сударыня, — живо прервала Марианна, — Иеклейн вспыльчив, но у него доброе сердце… Он такой смелый и красивый!