Шрифт:
Множество форм я сменил, пока не обрел свободу.
Я был острием меча – поистине это было;
Я был дождевою каплей, и был я звездным лучом;
Я был книгой и буквой заглавною в этой книге;
Я фонарем светил, разгоняя ночную
Я простирался мостом над течением рек могучих;
Орлом я летел в небесах, плыл лодкою в бурном море;
Был пузырьком в бочке пива, был водою ручья;
Был в сраженье мечом и щитом, тот меч отражавшим;
Девять лет был струною арфы, год был морскою пеной;
Я был языком огня и бревном, в том огне горевшим.
С детства я создавал созвучия песен дивных;
Было же лучшим из них сказанье о Битве деревьев,
Где ранил я быстрых коней и с армиями сражался,
Где встретил страшную тварь, разверзшую сотни пастей,
На шее которой могло укрыться целое войско;
Видел я черную жабу с сотней когтей острейших;
Видел и змея, в котором сотня душ заключалась.
Талиесин
«Битва деревьев»
400 г. до н.э.
(Перевод Елены Фельдман)
И проклял Демон побежденный
Мечты безумные свои,
И вновь остался он, надменный,
Один, как прежде, во вселенной
Без упованья и любви!
М. Ю. Лермонтов
Пролог
Я засну в тех зеленых полях,
Где жизнь моя начиналась,
Где парни из Барр-на-Стрейде
Охотились на крапивника…
Сигерсон Клифорд
Британия, 333 год н.э.
На второй день после Рождества неожиданно выпал снег, немало удививший жителей небольшой деревушки, которые привыкли к более мягким зимам. Но, несмотря на сырость, могильный холод и студеный ветер, многие из них и не думали отказываться от старинного обычая.
– Брайс, не вздумай болтаться до самой ночи, – послышалось за спиной ребят, попытавшихся незаметно проскользнуть мимо работающей в сарае пожилой женщины, – а то знаю я тебя: только дай повод отлынивать от дел. А работать-то кто должен? Мать с отцом?
– И ты, Лавена, тоже у меня смотри, – вторила ей другая. – Обычай, конечно, обычаем, знамо дело, но и об обязанностях не нужно забывать.
– Ма, мы будем вовремя. Обещаем, – крикнул в ответ рыжий парень лет пятнадцати, махнув матери на прощание.
– Да, и не забудьте, о чем вчера говорил отец: сунетесь в ТОТ лес – пеняйте на себя. Узнает, надает тумаков, а я еще и добавлю… Да, и следи, Брайс, за Лавеной. Головой за нее отвечаешь.
– Ладно, ма, я не маленький, – донеслись до нее слова сына.
– Не маленький, – хмыкнула пожилая женщина, – а в том году двое суток Лавену искали. Думали, что волки или кабаны задрали. Вот в кого он такой неугомонный, Кили? Вечно у него всякого рода придумки: то одно, то другое. И ладно бы на пользу шло… так нет, одно безрассудство.
– Не знаю, Зинерва, – пожала плечами женщина. – Сама порой удивляюсь. Из всех детей – он один такой… ну не знающий покоя. Бог даст, повзрослеет – поумнеет… Ладно, увидимся позже.
– Как же… поумнеет, – нахмурилась Зинерва, злобно зыркнув глазами в сторону ушедших. – Чует мое сердце, хватанем мы горя с этим сорванцом. Ох, хватанем… И ладно бы он один бедокурил. Ан нет! Сообщница у него появилась: куда он, туда и она. И наказывала Лавену, и трепку ей устраивала, а она ни в какую. Сладу просто нет. И при всем при том тихоня с детства, воды не замутит. А тут… Вот был бы жив отец, мигом дурь из головы выбил бы.
Охая и причитая на ходу, пожилая женщина скрылась в убогом, покосившемся от старости доме. Скоро начнется праздник, к которому неплохо было бы еще подготовиться, иначе не видать в следующем году ни удачи, ни благополучия. Так говорилось в кельтских легендах. И хотя с приходом христианства в эти земли все языческие обычаи остались в прошлом, некоторые из них, такие, как праздник крапивника, маленькой птахи, издревле считавшейся птицей друидов, продолжали отмечаться местными жителями, несмотря ни на какие запреты.
В течение нескольких столетий с раннего утра двадцать шестого декабря ватага мальчишек и девчонок отправлялась в поля и луга поохотиться на пташек, чтобы потом водрузить свой трофей на шест и отправиться по домам за подношениями. Хозяевам, не пожалевшим угощения или монетки, вручалось перышко, приносившее, согласно поверью, удачу. Ну а тех, кто скупился на гостинец, называли глупцами. После чего «нечестивцы», как их называли в народе, становились на некоторое время объектом насмешек.
– Брайс, может, уже хватит? – присев на покрытую снегом кочку, взмолилась Лавена. – Я очень устала, да и замерзла уже. Не лучше ли нам вернуться домой? Мы и так достаточно много наловили птиц.
– Ты что, смеешься? – бойко отозвался юноша, зорко оглядывая окрестности в поисках птиц. – Всего десять штук.
– Не всего, а уже десять. В том году мы всего пять поймали…
– Могли бы и больше, только кто-то, – Брайс пристально поглядел на спутницу, – заблудился, хотя я строго-настрого запретил тебе удаляться в лес.
– Я пошла искать цветы, – опустив глаза, пробормотала девочка.
– Ага, цветы… и это-то в конце декабря, – залился он звонким смехом.
– Ну и что, – обиделась Лавена, надув губки. – Вспомни, как тепло было в том году. На деревьях вновь распустились почки, а трава зазеленела. Вот мне и захотелось найти мои любимые… ну те самые, помнишь, что ты обычно даришь мне?