Кровь и лед
Шрифт:
— Погода проясняется. Значит, у нас есть возможность провести поисковую операцию, — сказал он. — Что знаем об этом парне наверняка, так это то, что он обладает исключительными способностями к выживанию.
— Кстати, есть и еще кое-что, — заметила Шарлотта. — В наших руках находится то, что представляет для него наибольшую ценность на всем белом свете. Его подруга, которую он наверняка захочет вернуть во что бы то ни стало.
Ледяная рука, которая еще недавно сдавливала Майклу дыхание, вновь скользнула по груди, но на этот раз, словно
— Шарлотта права, — согласился Дэррил. — Лучшей приманки и придумать нельзя.
ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ
21 декабря, 23.00
Элеонор ощущала себя заключенной, которой пришлось вновь вернуться в тюремную камеру. Доктор Барнс оставила ей голубую таблетку и стакан воды, но Элеонор не хотела пить лекарство. Ей больше не хотелось спать, но и прятаться в лазарете не хотелось… особенно из-за того, что искушение залезть в большой белый ящик было очень велико. «Как же они его называют? — силилась она вспомнить. — „Холодильником“ вроде…» В нем она увидела несколько мешочков, прозрачных, как колбасная оболочка, но вместо мясного фарша до краев наполненных кровью.
Она чувствовала, что дикая жажда вновь начинает одолевать ее. Стены вокруг словно выцвели, и ей приходилось часто закрывать и открывать глаза, чтобы вернуть окружающим предметам естественные цвета. Дыхание тоже сделалось прерывистым и слабым. Изменение дыхания не ускользнуло от внимания доктора Барнс, однако Элеонор едва ли могла объяснить причину проблемы, не говоря уже о том, чтобы признаться, какое лекарство ей требуется…
И вот она снова осталась одна или, выражаясь словами поэмы, которую часто цитировал Синклер, «один, один, всегда один, один среди зыбей!».
«Где-то он сейчас? Укрылся ли от шторма в церкви? Или затерялся среди снегов и льдов, пытаясь меня найти?..»
Элеонор вышагивала по комнате, как тигр в тесной клетке лондонского зоопарка, взад и вперед, снова и снова. Она и тогда в полной мере понимала трагедию бедного животного, одинокого и плененного, а теперь сама оказалась в аналогичной ситуации. Элеонор всеми силами старалась не смотреть на «холодильник» и перенаправить мысли в какое-нибудь другое, более приятное русло. Но как это сделать, когда ее прошлая жизнь безвозвратно ушла, вместе с ней ушла семья, друзья и даже родина, а нынешнее существование свелось к мыканью в больничном изоляторе где-то на Южном полюсе… и безуспешным попыткам подавить жажду, от одних только мыслей о которой бросало в дрожь.
В ту роковую ночь, когда в казарменном госпитале ее навестил Синклер, она действительно почувствовала себя лучше, а уже на следующий день лихорадка почти прошла. Мойра была вне себя от радости.
Вечером мисс Найтингейл лично принесла пациентке кашу и чай.
— Нам вас очень не хватает в палатах, — сказала мисс Найтингейл, подставив стул к постели больной. — Солдаты будут очень рады
— И я буду рада их увидеть.
— Думаю, одного солдата в особенности, — заметила начальница.
Элеонор покраснела.
— Это не тот ли мужчина, который однажды ночью обратился в нашу клинику в Лондоне и попросил зашить рану? — спросила мисс Найтингейл, поднося ко рту Элеонор ложку с кашей.
— Да, мадам. Он самый.
Женщина кивнула и, когда Элеонор проглотила кашу, сказала:
— Так, значит, крепкая привязанность между вами установилась с тех самых пор?
— Да, — призналась Элеонор.
— Моим самым большим опасением при наборе медсестер было то, что во время несения службы они могут слишком сильно привязаться к некоторым солдатам. Подобные отношения могут испортить репутацию и самой медсестры и, что более важно, поставить под вопрос всю нашу миссию. Полагаю, вы помните, что и здесь, и на родине у нас много недоброжелателей?
— Помню, мадам.
— Под ними я подразумеваю недалекие личности, которые считают наших медсестер не иначе как лицемерами и приспособленцами, если не сказать хуже.
Мисс Найтингейл протянула пациентке еще одну ложку каши, и хотя к Элеонор аппетит пока не вернулся, она не осмелилась отказаться от еды.
— Вот почему я настоятельно прошу вас не делать ничего такого, что может бросить тень как на вашу, в частности, так и на нашу, в целом, сестринскую деятельность.
В знак согласия Элеонор молча кивнула.
— Хорошо. В таком случае, думаю, мы поняли друг друга, — подытожила мисс Найтингейл. Она встала и осторожно поставила миску на деревянный стул. — Я верю вам и надеюсь на ваше благоразумие. — Шурша юбкой, она прошла к двери, где стояла Мойра. — К сожалению, возле Воронцовского тракта снова произошло ожесточенное сражение, поэтому я вынуждена просить вас обеих завтра с первыми проблесками зари заступить на дежурство.
С этим она вышла.
Элеонор откинула голову на подушку, да так и осталась неподвижно лежать до наступления ночи, вместе с которой… снова явился Синклер.
В свете свечи он внимательно оглядел ее лицо, выискивая признаки болезни, и, кажется, увиденное его очень обрадовало.
— Вижу, тебе лучше, — заключил он, прикладывая руку к ее лбу. — Жар спал.
— Так и есть, — ответила она, нежно прижимая его ладонь к щеке.
— Завтра мы сможем покинуть это проклятое место.
Элеонор опешила.
— Покинуть?
Синклер все еще на военной службе, а ей утром снова заступать на дежурство, так о чем он говорит?
— Мы больше не можем здесь оставаться. Не теперь.
Почему не могут оставаться, недоумевала Элеонор. Что изменилось, за исключением того факта, что они оба чудесным образом выздоровели?
— Завтра я попытаюсь украсть лошадей, — продолжал он. — Хотя, возможно, нам удастся обойтись и одной.
— Синклер, да о чем ты говоришь?! — воскликнула Элеонор. — Куда мы поедем?