Кровь и лед
Шрифт:
Для Элеонор всегда оставалось загадкой, откуда к ним прибывали деньги, однако на переезд в новое место средств им неизменно хватало. Она подозревала, что Синклер, выдавая себя за того, кем не являлся, просто берет взаймы у англичан, с которыми они время от времени встречаются, и в игорных домах превращает деньги в более крупные суммы.
В Лиссабоне они сняли комнату на верхнем этаже маленькой гостиницы, из окна которой открывался вид на зубчатую стену фасада церкви Святой Марии. Перезвон колоколов на звоннице храма был им как постоянный упрек, и однажды утром Синклер, возможно, догадавшись,
— Может, обвенчаемся в нем?
Элеонор словно язык проглотила. Она уже давно чувствовала себя пр о клятой, и как бы ей ни хотелось провести свадебную церемонию по всем правилам, сама мысль о том, чтобы в нынешнем состоянии заявиться в церковь и перед лицом Бога дать священную клятву, повергала в ужас.
— Давай хоть просто потопчемся внутри, — убеждал ее Синклер. — Все только и говорят, какая это красивая церковь.
— Но мы все равно не сможем обратиться к священнику. Слишком много нам тогда придется ему лгать.
— Да кому нужны эти священники? — усмехнулся Синклер. — Тем более они по-португальски лопочут. Если хочешь, можем просто постоять в сторонке и дать друг другу собственные клятвы. Бог их услышит и без папского посредничества. Разумеется, при условии, если Бог вообще существует и хоть что-нибудь слышит…
Судя по его тону, Синклер сильно в этом сомневался.
И вот Элеонор надела свое самое красивое платье, Синклер облачился в военный мундир, и они рука об руку пересекли площадь и вошли в храм. Парой они действительно были очень красивой, и Элеонор то и дело ловила на себе восхищенные взгляды прохожих. Церковь построили в двенадцатом веке, в 1344 и 1755 годах она была серьезно повреждена землетрясениями, но ее восстановили, а заодно и немного реконструировали. По обеим сторонам высокой арки входа, словно белые башни крепости, возвышались две колокольни, а над сводом зияло большое круглое окно, сквозь цветные стекла которого проникали лучи солнца и озаряли желтоватым светом старинную позолоту и внутренние массивные колонны. За металлическими воротами в отдельных капеллах скрывались мраморные надгробия, каждое со своим гербом. На одной из могильных плит Элеонор увидела изваяние лежащего господина в доспехах и с мечом в руке, охраняемого псом, на другой — фигуру женщины в античных одеждах и с молитвенником в руке. Церковь оказалась очень просторной. Несмотря на то что скамьи и проходы были заполнены прихожанами, здесь царила такая тишина, что Элеонор слышала лишь звуки собственных шагов, эхом отдающихся под высокими сводами нефа.
Заметив престарелого священника, который разговаривал с небольшой группой изысканно одетых мужчин и женщин, Элеонор инстинктивно дернулась в противоположном направлении. Синклер, почувствовав, что спутница потянула его в другую сторону, улыбнулся:
— Боишься, как бы он не учуял, что от нас грешком разит?
— Не надо так шутить.
— А может, думаешь, он погонится за нами вприпрыжку?
На сей раз она предпочла промолчать.
— Нам вообще-то необязательно проходить через всю процедуру, — заявил он. — Я это только ради тебя делаю.
— Не очень-то вдохновляющий настрой, — ответила она и направилась к выходу, поймав себя на
Синклер остановил ее, схватив за рукав.
— Прости меня. Ты же знаешь, я совсем не это имел в виду.
Элеонор заметила, что своей семейной сценой они привлекли внимание нескольких прихожан, а этого ей хотелось меньше всего, поэтому она быстро прикрыла лицо носовым платком и шмыгнула за ближайшую к алтарю колонну.
— Я бы женился на тебе где угодно, — проговорил Синклер тихо, но настойчиво. — Будь то в Вестминстерском аббатстве или посреди леса, вообще без свидетелей, кроме птиц на деревьях. Я хочу, чтобы ты это знала.
Элеонор знала, но этого было недостаточно. Синклер потерял веру в людей, а заодно сильно подорвал и ее веру. Что они здесь делают? На что она надеется? Они совершают огромную ошибку, и поняла она это сразу же, как только переступила порог храма.
— Пойдем, — требовательно сказал он, взяв ее за локоть. — Выйдем на открытое пространство.
Она попыталась воспротивиться, но он силой вывел ее из тени колонны, и она, опасаясь эскалации конфликта, покорно поплелась за ним.
— Нам нечего скрывать, — подбодрил он ее.
Он провел ее по центральному проходу и остановился прямо перед богато украшенным сияющим алтарем. Чистый, как бриллиант, разноцветный витраж напротив с голубыми, красными и желтыми стеклами сверкал, словно изображение в калейдоскопе, в который Элеонор однажды глядела в лондонском магазине оптики. Витраж был настолько прекрасен, что она не могла отвести от него взгляд.
Синклер зажал обе ее руки в ладонях и мягким голосом произнес:
— Я, Синклер Арчибальд Копли, беру тебя, Элеонор… — Он запнулся. — Ну и дела. Я твоего второго имени не знаю. А оно у тебя есть?
— Джейн.
— …беру тебя, Элеонор Джейн Эймс, в законные жены, — продолжал он. — Обещаю быть тебе верным и любящим мужем в богатстве и бедности, в болезни и здравии до тех пор, пока смерть не разлучит нас.
Они торчали перед алтарем у всех на виду, как два тополя на холме, и Элеонор, засмущавшись, попыталась опустить руки, но Синклер не дал ей этого сделать.
— Надеюсь, ничего не забыл. Если я что-то упустил, пожалуйста, поправь меня.
— Нет. Кажется, все правильно сказал.
— Хорошо. А теперь повтори клятву, и пойдем в тот шумный бар на площади, выпьем за молодоженов.
— Синклер, — взмолилась она, — я не могу.
— Не можешь? — В его голосе послышались нотки раздражения. — Или не хочешь?
Теперь на них обратил внимание и священник с длинной седой бородой и проницательными черными глазами, сверкающими из-под кустистых бровей.
— Синклер, я думаю, мы должны уйти отсюда.
— Уйдем, — ответил он. — Но только после того как спросим присутствующих прихожан…
— Каких еще прихожан?
Кажется, в нем просыпался тот, другойСинклер, которого она так боялась.
— После того как спросим присутствующих прихожан, знают ли они какую-нибудь причину, по которой мы не можем вступить в брак.
— Но это полагается делать до произнесения клятвы, — возразила она. — Не превращай ситуацию в еще больший фарс.