Кровь и песок (сборник)
Шрифт:
Пассажир галеры
Всю дорогу через Средиземное море он пил и спал. Галера была небольшой, а каюта Семиона вмещала только его самого и его багаж, состоящий из двух седельных сумок. Капитан запретил ему даже высовываться на палубу, чтобы пассажира не смыло за борт. Сильная качка вызывала у Симеона рвоту. Напившись, он проваливался в тяжелый сон, и это на какое-то время спасало. Но, как только он снова начинал есть, все повторялось сначала.
— Вино — это кровь мира, — бормотал он, впадая в пьяное забытье. Его брат терпеть не мог напиваться, ну и что толку? Брат мертв. Его больше нет, и все думают, что это он, Симеон, убил своего старшего брата. Стрела попала брату прямо в глаз,
В каюте не было окон, только в такт качке скрипели шпангоуты. Семион смутно замечал дни плавания по появлению юнги, которого исправно присылал капитан, чтобы вычистить каюту и принести еду, к которой пассажир почти не притрагивался и отдавал этому же юнге.
— Доброе сицилийское вино, — как-то сказал он мальчишке, вытаскивая пробку из глиняной бутыли, — напоминает мне об одном рыцаре, родом с Сицилии, которого я знал. Забавный был парень, пока его не проткнули копьем.
Юнга не ответил. Он оказался довольно угрюмым.
— Ты чего такой хмурый? Я тебе чем-то не угодил, а, паренек? — спросил Семион, пока мальчик чистил каюту. — Тебе капитан приказал не разговаривать со мной? Или, может, какой-то франк оскорбил твою генуэзскую матушку? — Мальчик по-прежнему молчал.
— Куда мы приплывем? В Акру или в Яффу? — задал новый вопрос пассажир. Он заплатил капитану за перевозку из Марселя на Святую Землю, но ни о каком конкретном городе речи не шло. Он бежал, и ему поначалу было все равно, лишь бы поскорее попасть в Левант, но теперь Симеон задумался, куда плывет — В Яффу? В Акру? В Тир или в Триполи? — Семион предпочел бы отправиться в Тулузу, где жила его прекрасная невеста Мариэлла, но этот путь теперь был для него закрыт. Ему предстояли скитания.
Тревожные думы терзали единственного пассажира галеры по мере приближения к берегам Леванта. Его старший брат, маркиз Рикардо Конти был мертв. Чья-то стрела превратила его правый глаз в кровавое месиво своим железным наконечником и вошла глубоко в мозг. Поверит ли кто-нибудь, что это сделал не Симеон? Придется ли когда-нибудь вернуться в родные края? — Или закуют в кандалы и отправят обратно к дражайшему младшему братишке, который, воспользовавшись кончиной старшего брата, немедленно поспешил обвинить среднего брата в убийстве. А, может быть, Карл сам и подстроил все, чтобы заполучить титул и земли, которые честным путем вряд ли ему достались бы когда-нибудь. Да, младший брат Карл весь в мать — такой же взбалмошный. От него можно ожидать всего. Хотя, кто знает, он ли убийца? Возможно, что убийцу подослал дядя, а, быть может, родня вообще не причем, а преступление — дело рук давних врагов семьи, например, герцога Бургундского или графа Леонского… Нет. Лучше не думать. Лучше еще выпить вина… Говорят, в ордене тамплиеров можно получить убежище и обеспечить себе прощение грехов. Старый рыцарь Григ де Мороно говорил, что ордену всегда нужны люди вроде Семиона. Хотя Мороно, возможно, уже нет в живых. Тогда новым Командором Яффы вполне могли назначить кого-то еще, и примут ли Симеона тогда в гости ордена? Кому он нужен без коня и без денег?
Юнга по-прежнему молчал и старательно отдраивал заблеванный пол.
Вино затуманило разум пассажира. Он никак не мог взять в толк, что мальчик из Генуи, во-первых, питает отвращение к вечно пьяному пассажиру, который всякий раз блюет мимо помойного ведра, а, во-вторых, просто не понимает родной провансальский диалект Симеона. Семион был хорошо образован, знал многие языки, научился читать на высокой латыни еще сидя на коленях у матери. И ему было невдомек, что юнга знает от рожденья только один язык и другим не обучен. Симеон же знал семь языков. Традиции обучения мальчиков из богатейших семей Нарбоны восходили еще к временам Великого Рима и были возрождены в полной мере при императоре Карле Великом. Потому бегство из родных краев не слишком страшило Симеона. Он знал, что поймет других, и те поймут его тоже, где бы он ни был.
Наконец юнга закончил уборку и удалился. Симеон глотнул еще вина и откинулся на койку. Но сон все не шел. На борту этого треклятого корабля Симеон ухитрялся напиваться до такого состояния, что ему казалось, что он выпал из жизни и находится на грани забытья постоянно. Ему здесь даже не снились сны: он просто отключался.
После убийства брата только верный старый слуга Бардис верил в невиновность Симеона. Он и вывел его из замка по тайному ходу, когда все обитатели обезумели и кричали, что он, Симеон, братоубийца.
— Я не убивал своего брата, Бардис. Ты мне веришь? — сказал он тогда, глядя прямо в выцветшие глаза старика.
— Я верю, — тихо сказал преданный слуга, и добавил:
— Идите за мной, мой господин. Я выведу вас к конюшне.
Потом была бешенная скачка вместе с Бардисом, какие-то придорожные таверны, где они ночевали на соломе. Несколько пыльных городков пронеслись мимо сознания Симеона.
В Марселе Бардис остался навсегда. На них напали грабители поздним вечером недалеко от порта, и старик получил кинжалом в сердце. Быстрая смерть. Верный Бардис заслужил именно такую. Стремительную смерть в бою. Симеон отомстил за верного человека. Пять трупов унесли городские стражники с улицы рано утром…
Когда Симеон вступил на борт галеры, он был одет как нищенствующий брат: в серую хламиду из грубой ткани с капюшоном. Это одеяние скрывало его бледное лицо аристократа от посторонних глаз и надежно прикрывало от любопытных дорогую кольчугу и вооружение. Почти все то золото, что он прихватил из дома в своем кошельке, он истратил на вознаграждение капитану, когда попросил глухую каюту и минимум беспокойства по пути в Святую Землю. У него остались только три золотых, да горсть серебра, которую он выручил в Марселе от продажи лошадей, своего гнедого и каурой кобылы Бардиса. Он хотел одного: напиться до беспамятства, и это ему почти удалось.
Он заснул в своей душной каюте и провел несколько часов в забытьи. А когда очнулся, то нащупал и откупорил новую глиняную бутыль с вином и жадно выпил несколько глотков. Все закачалось под ним, он попытался встать, но стенка каюты вдруг резко накренилась в сторону и больно стукнула его. Переборки заскрипели ужасно, снаружи заревели волны. Это шторм, дошло до него. Или же он просто напился сильнее обычного? Его стошнило. Некоторое время он плохо соображал, потом с трудом, сопротивляясь качке, выпил пару глотков и стало немного полегче. Погружаясь вновь в забытье, он размышлял, не утонет ли корабль. Неужто Всевышний не поможет ему на этот раз? Он молился сквозь наваливающуюся дрему. «Господи, разве справедливо топить юнгу, капитана, и всех остальных добрых моряков за то, что он не принял неправедный суд, а сбежал? Разве он виноват в гибели брата? Почему же все обвинили его? Где справедливость, Боже?» Очередная волна так сильно сотрясла корабль, что Симеон окончательно потерял сознание, ударившись головой о переборку.
Когда он очнулся, все вокруг было более или менее спокойно, не считая обычной морской качки. Его голова просто раскалывалась от боли.
Превозмогая ее, Симеон поднялся и выбрался из душной каюты на палубу. На скользких досках он чуть не упал, но удержался, цепляясь за канат, натянутый вдоль борта. Первое, на что Симеон обратил внимание — это жалкий вид судна: на месте мачты с огромным парусом торчал уродливый обломок, левый фальшборт в паре мест был проломлен и ощетинился обломанными досками. Корабль совершал на веслах маневры, пытаясь идти носом к волне, отчего брызги из-под форштевня захлестывали добрую половину палубы.