Кровь и Пламя
Шрифт:
— В Байрсброне, — прохрипел тот.
— Так вот, ты туда не пойдёшь, — он снова надавил на горло лежащему, — Первым указом новый Канцлер объявил главенство техномагического искусства на землях Магической Германии. Вторым же уравнял в правах всех волшебников вне зависимости от национальности, расы или принадлежности к крови. Если же ты, мой дорогой мальчик, устроишь на земле Баден-Вюртенберг то, что хотел, то это даст повод для всех противников Вильгельма Эрнста пойти на него войной. А этот волшебник не хочет видеть нас в цепях или того хуже, мёртвыми.
Он отнял ногу от горла Али Демира и наступил тому на лицо.
— Так что, пожалуй, я запрещу тебе проводить операцию в Байрсброне.
Хаким отступил на шаг назад, глядя на то, как лежащий у его ног турецкий волшебник пытается продышаться:
— Мне нужно, чтобы ты направил свои силы на Аненербе и принёс мне голову их главаря, Густава Хайма.
— Ты с ума сошёл? — Али Демир закашлялся и начал тереть свою шею.
— Я забочусь о наших братьях и сёстрах, а ты словно хочешь доказать самому себе, что ты чего-то стоишь, — Хаким усмехнулся глядя на поднимающегося на локте турка, — Но нет, ты всего-лишь пыль под ногами.
Он растворился в полумраке:
— Пошёл вон, — его обволакивающий голос звучал отовсюду сразу, — Отправляйся и принеси мне голову Хайма.
Али Демир поднялся, нервно улыбнулся, и, продолжая потирать шею, вышел из комнаты.
Глава IX. Мракоборцы и те, кого они защищают
*
(19 августа)
— Герр Хоффман, я увидел, что пациентов стало поменьше? — Иван Лисицын отпил кофе и поудобнее уселся на диванчике в ординаторской. С другого его конца расположился глава клиники Шарите Вальдемар Хоффман и дружелюбно смотрел на русского.
Он кивнул и что-то прикинул в уме:
— Остались либо тяжёлые после взрывов, либо турки, которых сюда после нападения на мечеть доставили.
— Я что-то слышал об этом происшествии, — русский сделал неопределённое движение рукой и посмотрел в свой кофе.
— Мы пока не можем их вылечить, потому они просто спят.
Иван кивнул:
— Прусское чародейство, если мне не изменяет память, то что-то наподобие Унгетаелте Хорро[1].
— О, вижу специалиста, — расплылся в улыбке Вальдемар, — Но пока мы не можем снять последствия этого заклинания, оно слишком мощное и незнакомое.
— Как я понимаю, последний раз его применяли в Германии году эдак в сорок пятом?
— Примерно, — кивнул его собеседник, — После разгрома Третьего Рейха, как Вы знаете, прусские чары стали под некоторым запретом.
— Если бы я был исследователем этого искусства, я был бы вне себя от радости, — русский отпил кофе, — Такая возможность для исследований.
— Но Вы знаете эти чары?
— Изучал в академии, — потупился Лисицын, — Я писал работу по легилименции, и там касался воздействия на разум, так скажем, неклассическими способами, — он внимательно посмотрел на доктора и покачал головой, — Нет, я не
— Да я не настаиваю, — снова улыбнулся немец, — Герр Эрнст уже пообещал прислать специалистов, думаю, что со дня на день мы сможем избавить этих несчастных от их недуга.
— Я рад слышать, но я всё же не за этим пришёл сюда сегодня.
— Вы разыскиваете мою медсестру турецкого происхождения, — кивнул Хоффман, — Сегодня её нет. Её родители не пострадали во время нападения, и я этому, признаюсь, безмерно рад. Сегодня она дома. Думаю, ещё некоторое время она проведёт дома. Но позвольте спросить, зачем она Вам?
Лисицын задумался над ответом, отпив кофе.
— Как я понимаю, — усмехнулся Вальдемар, — Правдивого ответа мне не видать?
Русский кивнул и снова отпил кофе.
— Понимаете, Иван, когда Августа фон Вальдбург объявила турок вне закона, я был готов прикрыть мою медсестру, возможно, даже спрятать.
— Хорошо, когда в Германии сохранились не только потомки Ирмфрида Эберля[2], но и Оскара Шиндлера[3].
— К счастью, потомков первого сохранилось куда меньше, чем можно подумать. Немцы в своей массе не злобны и не жестоки.
— Турки тоже, — кивнул Лисицын, — И Ваша медсестра, как я понимаю, тоже не из первых. Как её имя?
Хоффман очень загадочно посмотрел на русского и ничего не ответил.
— Понимаете, герр Хоффман, у Вас в приёмном покое до сих пор достаточно тех, кто пострадал от рук тех, что пошли по первому пути.
— Вы думаете, что эта девочка сможет привести Вас к ним?
— Насколько понимаю, она пострадала при нападении на Шарите?
Доктор помрачнел, на его скулах заиграли желваки:
— Давайте, я не буду отвечать на этот вопрос, Вы сами в курсе.
— Я слышал из первых рук, — Иван допил свой кофе, — Эти люди вели себя, как стереотипные нацистские каратели в белорусской деревне.
Хоффман задумался и медленно кивнул:
— Я убрал эти воспоминания, но физические повреждения, — он развёл руками, — Даже магия не способна так быстро излечить их.
— Мне не нужна она сама, я просто хочу поговорить с ней.
— Я понимаю, но нет, — покачал головой немец, — Я хорошо отношусь к Вам, и даже верю, что Ваша затея во благо, но…
— Вы хороший человек, герр Хоффман, — Иван поднялся с дивана, поставил свою чашку на столик и остался стоять.
Немец отпил кофе и словно бы невзначай достал свою волшебную палочку:
— Герр Лисицын, если Вы хотите у меня достать знания об этой девочке силой, то не стоит.
— Знаете, в чём проблема хороших людей? — наигранно рассмеялся русский.
— Удивите меня, Иван.
— Хорошие люди не доверяют другим, — тот пожал плечами и сел обратно на диван, — Ибо они слишком часто сталкивались с тем, как плохие маскировались под хороших.