Кровь и Пламя

Вишневенко Максим

— По договорённости с Габриэлем де Ноайем, исполняющим обязанности главы Французской Директории, мы сформируем штурмовую группу во главе с Иваном Лисицыным и пойдём освобождать пленников. Заодно вызволим нашего коллегу, который предположительно содержится там же, ну и по-дороге, твоего коллегу.

— Это очень интересно, — произнёс ошарашенно немец и залпом осушил свой стакан, после вопросительно посмотрел на фсбшника.

— Мне просто понравилось участвовать в штурмах зданий в Берлине, Вы не подумайте, — улыбнулся тот.

— Ну, я это уже догадался, но… — Шваниц помотал

головой, пытаясь собраться с мыслями, — Вам нужно прикрытие?

— Взаимодействие с мирянской полицией Берлина в данный момент налаживается, — сказал Иван, — Пока что мы работаем над планом операции. Место, где содержат пленных, уже определено.

— Это всё же столица Германии, а не проходной двор, — нахмурился мракоборец и протянул свой стакан Салтыкову. Тот засмеялся и плеснул в него из графина. Немец глубоко вздохнул и выпил, — Но я понял, мешать не будем.

— Вторым пунктом является эвакуация из Пфальца, — сказал Салтыков, отпивая из своего стакана, — Но тут нам нужно понимать, что происходит в Вестфалии.

— Анна Эберль не выходит на связь, агентурная сеть молчит, вообще полностью, — помотал головой Шваниц, — Там какая-то странная тишина над всей землёй. Мой помощник отправился разобраться в ситуации.

— Брат Анны? — удивился Лисицын.

— Да, он самый, — кивнул Виктор, — Надеюсь, в скором будущем мы сможем получить более полную информацию.

— Тогда нам нужно, чтобы в Баден-Вюртенберге приняли наш борт, — пожал плечами Салтыков, — Туда направятся две группы во главе со мной. Одна будет участвовать в решении вопроса с Али Демиром, вторая направится в качестве усиления в Пфальц. Решить вопрос с приёмом борта нужно в ближайшее время, так как мы помним, что ультиматум истекает на закате.

— Да, я понял, — вздохнул Шваниц.

— Мы не исключаем, что из Гессена британские наёмники могут направиться в Пфальц для зачистки, — сказал Эдик, пригубив из своего стакана, — Возможно с гессенскими волшебниками.

— Очень не хочется получить второй Байрсброн, — мрачно произнёс Свят Вениаминович.

— Мы выдадим в усиление милиционеров для эвакуации, — произнёс мракоборец, задумавшись, — В Байрсброне будут работать мои люди, надеюсь, вместе с кайнцауберскими подразделениями.

— Сбор бойцов мы уже объявили, они готовятся грузиться в самолёт, нужно, чтобы его спокойно приняли в Штутгарте.

— Да, я займусь этим, — кивнул Виктор.

— Через час мы будем готовы к вылету, — Салтыков отпил из своего стакана.

— Тогда через час я всё сообщу.

****

(20 августа)

Кристина Фавр де Поль сидела в уютной турецкой кофейне посреди Берлина за тяжёлым кованым круглым столиком. Днём в этом месте явно было не слишком многолюдно — сейчас, кроме француженки, в небольшом зале в углу на большом диване сидели только два бородатых мужчины в футболках и джинсах и дородная женщина во множестве цветных юбок. Кристина даже успела подумать, что по внешнему виду, это должна быть какая-то цыганская семья: мама с двумя великовозрастными сыновьями.

Француженка опустила взгляд на кофейник, на котором был изображён танцующий мужчина, подняла изящную фарфоровую

чашечку и задумчиво повертела в руках. Где-то там за стенами кофейни шумел Берлин, а ещё дальше происходили события, от которых так хотелось спрятаться в этом пряном аромате кофе и сладостей.

Кристина долила себе кофе и взяла кусочек розового рахат-лукума. Германия полыхала, к утренним пожарам, про которые писали в газетах, добавился Байрсброн, чёртова Серафима — пригрела зверя в своём доме и выпустила на волю!

Фавр де Поль закинула рахат-лукум в рот и запила чарующе ароматным кофе. Позади неё за прилавком что-то зазвенело, на что она инстинктивно обернулась, но это всего-лишь хозяин кафе, пожилой пузатый турок уронил металлический поднос. Он виновато улыбнулся, поймав взгляд девушки, и, наклонившись за упавшим подносом, и поправив полотенце, которое висело у него на плече, вышел из-за прилавка и прошёлся куда-то во второй зал.

Во Франции что-то зрело, а она застряла здесь, притом совершенно бесполезно. На утреннее письмо Габриэль де Ноай ответил только недавно, уже после того, как Кристина прочла в дневной газете о допросе Серафимы Абрабанель. И в этом письме он извинялся, чёрт возьми, он извинялся за то, что начал делать. Её наставник, похоже, понял бесперспективность миссии Кристины и начал предпринимать шаги самостоятельно. Директорию обвинили в поддержке техномагии, Шармбатон — логово заговора, а де Ноай ударил в его самое сердце. Кто им противостоит, выскочка Колиньи и трус де Кабэрак? Они не главные в этом заговоре, но Кристина совершенно ничего не понимала, что может сделать полезного сейчас, кроме того, чтобы уже завершить миссию и найти детей Мирбахов. Жаль, она тогда не успела у той турчанки перехватить мальчиков, всё бы вышло иначе.

Француженка съела ещё один кусочек сладости, запив глотком кофе. Как хорошо, что Филипп в безопасности. Никогда бы не подумала, что скажу такое, но пока эти русские охраняют больницу, Шарите — самое спокойное место во всей Германии. Хотя вот в Байрсброне наличие русских наёмников не спасло никого…

Видимо, идти одной спрашивать турок про Айше Доган всё же была плохой идеей. Со светловолосой француженкой в брючном костюме турецкие женщины просто не хотели разговаривать, а мужчины наоборот — хотели, но не только разговаривать. Может, всё-таки надо было попросить этого русского сходить вместе? Сейчас Кристина корила себя за прогулку в турецкий квартал, оказавшуюся совершенно бессмысленной. Всё это время можно было провести в Шарите с Филиппом. И так отчего-то покидать его сегодня было тяжело, наверное, надо бы, когда всё закончится, пересмотреть отношения с ним.

Когда всё закончится…

Её раздумья прервал бородатый юноша, который совершенно бесцеремонно плюхнулся на стул за её столик. Фавр де Поль удивлённо подняла бровь и аккуратно поставила чашку на столик. Тот самый, которого она приняла за цыгана

— Чем-то могу быть полезной? — она заговорила по-немецки, расплывшись в очаровательной улыбке.

— Да, ты быть красива, — его немецкий был не то, чтобы далёк от идеала, он о стремлениях к этому идеалу даже не помышлял, — Я хотеть с тобой встречаться.