Кровь и Пламя
Шрифт:
Я буквально наслаждался столь малым сопровождением. Правда гном Тикса похоже не знал такого слова и понятия как «молчание», но за время наших давних приключений и походов я уже успел к этому привыкнуть и даже немного соскучился по коверкающему слова говорливому коротышке. В последние недели он начисто выпал из моей жизни, скрываясь под землей и рубя камень.
Прямо напротив водопада, на песчаном берегу озерного озера суетилось несколько мальчишек, с натугой оттаскивающих от воды несколько темных разлапистых коряг. Туда, где выше по берегу, лежал остальной медленно просыхающий улов древесины — ветки, большие лохмы коры, расщепленные и разломанные остатки бревен — видать неплохо потрепало о подводные камни.
Неподалеку от них сидело два стража — люди — разложивших на небольшом обрывке шкуры все необходимое для оснастки стрел. На перья, жилы и древка я внимания не обратил, а вот на каменные наконечники взглянул попристальней, жестом остановив собравшихся было вскочить часовых приглядывающих за водопадом. Вдруг шурд какой сверзится и при этом останется жив. Да и дикий взбешенный зверь случайно угодивший в воду и унесенный течением нам здесь не нужен — много бед может натворить. И неважно хищник или травоядное, лось или медведь. И тот и другой крайне опасен, особенно если налетит на детей.
Наконечники для стрел привлекли меня своим материалом. Камень. Но не гранит, а явно совсем другой камень. Выглядит хрупким, но края наконечника остры, видно даже невооруженным взглядом.
— Тикса! А ну-ка тюкни пару раз по этому камешку! — один из стражей протянул гному продолговатый обломок очень темного и словно бы слоистого камня.
Тикса отказываться не стал и тут же начал «тюкать». Несколько звонких ударов и камень рассыпался на тонкие пластины.
Давешний часовой удовлетворенно крякнул и осторожно подобрав пластинки, прогудел:
— От и ладно. Дальше мы уж сами.
— Охотничьи — заметил я, глядя на плоский и широкий наконечник у себя на ладони.
— Срезень — подтвердил страж — Но если немного иначе привязать, то и человеку влетит промеж ребер. Вернее шурду поганому. Лишь бы брони на нем не было, да шкур поменьше намотано. За милую душу вспорет!
— Кивнув, я вернул наконечник будущей стрелы и повернувшись к озеру, задал еще один вопрос:
— Рыба?
— На сегодня уже с избытком наловили, господин — широко улыбнулся самый молодой стражник — Это уже почитай не озеро, а садок. Решетка узкая, только мелочь пузатая проскакивает сквозь него. А крупной рыбе деться некуда, вся здесь остается.
— С голоду не дохнет? — поинтересовался я.
То, что рыба не может уйти — это хорошо. Но ведь и они живые твари. Им тоже питаться надо. Хищникам рыбным здесь раздолье, а вот остальным? Не одними же водорослями они живы. А с насекомыми здесь туговато.
— Так вылавливаем же — пожал плечами мужик — И на кухню ее сразу родимую. Так что сильно оголодать не успевают! И жирок не теряют. Хе! Можно бы и засолить, да с солью у нас туговато, господин.
— Понятно — кивнул я и коротким жестом попрощавшись, направился к гномьему городку, расположенному выше береговой кромки.
Прошел шагов двадцать и остановился, в полном изумлении изучая две стоявшие рядком каменные статуи.
Изумление было настолько большим, что на несколько минут у меня из головы напрочь вылетели все заботы и дела.
На небольших каменных постаментах стояло две статуи в полным рост, выполненные мастерски, неизвестный скульптор обладал большим талантом. Обе фигуры полностью узнаваемы. На одной обычный человек с ничем особо не примечательной внешностью. На другой закованный в полный доспех кошмар с десятком застывших каменных щупалец над головой, выстроившихся в неровный веер. В обоих скульптурах был запечатлен никто иной как я. Собственной персоной. В камне. Первая статуя, судя по всему, относилась ко времени, когда мы только познакомились и гномы начали осваивать приозерную пещеру. Только тогда я и носил кожаный доспех и обладал нормальной внешностью. Вторая статуя… тут и думать нечего. Нежить в ниргальем доспехе со щупальцами убийцами за плечами и в черном рваном плаще. Таким я был совсем недавно.
Внизу, на постаменте уходящем в землю, были выбиты какие-то заковыристые руны, но о чем именно они оповещали я знать не могу, ибо данным языком не владел. И посему ухватил за плечо ухмыляющегося Тиксу, легко подтащил его к себе и мрачно вопросил:
— Это еще что такое?
— Друг Корис! — радостно отозвался гном и, ткнув пальцем в другую статую, повторил — Друг Корис Сильный!
— Так и написано?
— Ага! — еще радостней заулыбался Тикса — Оченно красиво, да?
— Не знаю, что и сказать — признался я, вглядываясь в темные и узкие смотровые щели глухого шлема. Хорошо хоть не светятся.
— Я говорил — надо наверх поднять! На стену! Пусть все видят!
— Нет уж! — категорично отрезал я — Как-нибудь перебьемся!
Не знаю, кто скульптор — а я обязательно узнаю! — но пусть эти два образчика искусства продолжают стоять на песчаном берегу подземного озера, мрачно вглядываясь в низвергающуюся с водопада воду. Вдруг чудом уцелевшие и выползшие на берег шурды при виде моих статуй — особенно второй — разом окочурятся от страха. Хоть польза будет.
— Теперь ко мне в гости? — с надеждой осведомился плутоватый гном.
— Пошли — со вздохом согласился я, отводя взор от статуй.
— Грибная настойка есть! Оченно хорошая!
— Пожалуй, я выпью — задумчиво отозвался я, все еще не придя в себя после ознакомления с местным творчеством.
— Не иначе как идолопоклонничеством гнусным попахивает — сварливо проворчал хриплый голос, рядом со статуей остановился седоволосый худощавый старик, с неопределенным выражением синих глаз принявшийся оглядываться скульптуры. Особенно внимательно он смотрел на статую с вздыбившимися над головой щупальцами.
Засмеявшись, я оглядел отца Флатиса, отмечая произошедшие за последние дни изменения. Балахон тщательно отстиран и аккуратно заштопан, седая борода и волосы хорошо расчесаны, кожа лица хоть и не розовая как у младенца, но и не серая как у мертвеца. Наш священник пришел в себя после тягот путешествия. Оклемался старче.
В десятке шагов позади него стояло еще трое человек — два брата монаха и седоволосый юноша фанатик.
— Как спалось, отче?
— Твоими молитвами, Корис — тонко усмехнулся отец Флатис, по-прежнему глядя на статую.