Кровь и туман
Шрифт:
Глаза Кирилла приоткрываются от удивления.
– Ты ведь не веришь в Бога, – с надрывом произносит он.
– Ради тебя я сделаю это на оставшиеся секунды.
Кирилл улыбается одним уголком рта.
– Спасибо, что верила в хорошую часть моей души даже тогда, когда я спрятал её в самый тёмный угол, – говорит он.
Эти слова становятся последними, что произнесли в комнатке, где слишком мало места для четверых. Но с этого мгновения присутствующие могут расслабиться. Теперь в живых из них остались только
– Слава, пора, – говорит Валентин.
Я наклоняюсь, легко целую в мгновение постаревшего Кирилла в лоб. Воспоминания, где я предполагала, что именно он станет тем из нас двоих, кто будет присутствовать на похоронах другого, отдаются чувством сожаления в сердце, и я даже грустно хмыкаю.
Перед глазами всё начинает плыть, и я направляю все силы, чтобы сдержать эмоции. За воротником расстёгнутой рубашки Кирилла блестит медальон. Я осторожно снимаю его с шеи покойника и прячу в кармане своей куртки.
– Пора, – повторяю я, всхлипывая.
Мне никто не отвечает. Вместо этого я слышу, как что-то, звеня, падает, и резко разворачиваюсь на пятках. В секунду Евгений успевает в одном большом шаге перепрыгнуть порог распахнутой настежь двери и оказаться рядом со мной, едва не налетая и не сбивая меня с ног.
Он спешно тянет на себя дверь, но я успеваю разглядеть во всё ещё виднеющейся мне части коридора распростёртое на полу тело в грязно-жёлтом твидовом пиджаке.
Дверь с грохотом захлопывается. С этой её стороны есть такая же панель, как и с наружной: электронная, на кнопках. Чтобы закрыть или открыть замок, нужно ввести код, что Евгений и делает.
– Что случилось? – испуганно спрашиваю я, наскоро утирая слёзы, что больше походит на размазывание их по всему лицу.
Вместо ответа в небольшом окошечке, возвышающемся в полутора метрах над полом, появляется лицо. Перекосившееся, безумное. Покрытое кровью. Нечеловеческое, но и не оборотническое. Пасть, принадлежащая этому лицу, щёлкает зубами. И хотя я не слышу звука, всё равно вздрагиваю.
– Они добрались до КПЗ, – на выдохе произносит Евгений. – И выпустили наружу тех, кто сидел за решётками.
– Но как?
– Не знаю. Потом разберёмся. Сейчас нужно уходить.
Уже едва ли сознательные граждане любого из миров, скорее настоящие монстры , по ту сторону окна копошатся, сгорая от нетерпения поскорее добраться до нас. Один из них на мгновение исчезает из поля зрения, а когда появляется снова, всё, что я могу – это громко закричать.
Когтистая рука хватом за кудрявые каштановые волосы держит голову Валентина, оторванную от тела.
Переставая кричать, я бросаюсь к стене, и меня выворачивает. Несколько раз, до судорог и спазмов в желудке.
– Слава, – Евгений касается моей спины, слегка похлопывая. – Нужно уходить.
Моё тело горит. Ладонь Евгения, как мне ощущается даже сквозь слои одежды, отдаёт ледяным холодом.
Евгений уходит, ещё раз позвав меня по имени. Монстры снаружи комнаты скребутся и бьют по, вероятно, бронированному окну. Сил, которые они прикладывают, хватает, чтобы пошла первая цепочка трещин.
У меня болит не только желудок, но и грудь, словно вместо окна – моя душа, и именно её сейчас разрывают на части. На дрожащих ногах я иду к порталу, по пути касаясь щеки Кирилла одними кончиками пальцев и в последний раз произнося его имя вслух.
Несмотря на обещание, я не стану молиться. Будь тот, в кого безотчётно верил юный фейри, действительно реальным, он бы не допустил всего этого.
***
Проходя через портал, мы оказываемся на первом этаже штаба, но едва ли в лучшем для спасения месте. Гул стоит оглушительный. У меня кружится голова, когда одни воспоминания накладываются на другие, и перед глазами появляется большое помещение, где секунду назад пировали, а теперь с трудом сражаются за жизнь те, кто оказался в плену у врагов в тёмно-фиолетовых одеждах.
– Женя!
Со стороны выхода во внутренний дворик к нам бежит Татьяна. Она в крови, но та едва ли принадлежит ей. Врезаясь в мужа всем телом, Татьяна заключает его в крепкие объятья.
– Где ты был? – кричит она, отстраняясь. Бьёт Евгений кулаком в плечо. Это просто жест беспокойства, а не попытка причинить боль, и всё же менее сильный относительно своей супруги мужчина пошатывается, не падая только потому, что всё ещё находится в объятьях Татьяны. – Придурок! Я думала, ты помер! Ещё раз вздумаешь пропасть, и я…
– Дмитрий не стал отменять казнь, – сообщает Евгений, и впервые за всё, что произошло в течение предыдущих минут, я слышу дрожь в его голосе. – Мы с Валентином спустились вниз, но они пробрались… Не знаю, как… Тань, они выпустили преступников.
– Вот чёрт, – Татьяна вздыхает. Затем хлопает Евгения по одежде. – Ты хоть цел?
– Я – да. Валентину повезло меньше.
Меня пробирает озноб, как холодную воду плеснули за шиворот.
– О, нет, – Татьяна, продолжая держать Евгения на вытянутых руках, смотрит на меня. – Мне очень жаль.
Я не знаю, что сказать в ответ. Я едва смогла остановить тошноту и слёзы, и если сейчас снова сдамся перед эмоциями, второй раз у меня это не получится. Поэтому остаётся лишь кивнуть.
– Нужно сказать Ане и парням, – продолжает Татьяна.
Так вот за что она на самом деле сожалеет! Разумеется . Я – та самая лучшая кандидатура в гонцы, которого не станут лишать головы, принеси он плохую весть.
– Ты Власа не видела? – спрашиваю я, чем заставляю и Татьяну, и Евгения растеряться.