Кровь и туман

nastiel

Первой мыслью, приходящей в голову, является позвать кого-нибудь, но я тут же её отметаю и вместо этого осторожно, чтобы не спровоцировать кровотечение, вытаскиваю из вены катетер, выбираюсь из кровати. Моя одежда лежит на стуле, но я не хочу надевать её, поэтому остаётся лишь обернуться в простыню и последовать в коридор.

Выглядываю осторожно, чтобы не привлекать внимание. Я и правда в городской больнице. Персонал здесь занят каждый своим делом, и едва ли кто-то из них агонизирует в приступе паники. Битва окончена? Мы победили?

Я

собираюсь с мыслями и наконец переступаю босой ногой порог палаты, когда в меня врезается возникший словно из ниоткуда, – (хотя всего лишь из-за другого угла), – Бен.

– Оп-па! – протягивает он.

Осторожно толкает меня обратно вглубь палаты, закрывает дверь за своей спиной.

– И кто вставать разрешал?

– Что я здесь делаю? – спрашиваю я. – Почему не в медкорпусе штаба?

Бен оглядывает меня, словно прикидывая, выдержу ли я услышать правду.

– Там нет свободных коек, – отвечает Бен наконец. – Отправить тебя именно в больницу было распоряжением Дмитрия.

Ага. Как и совершить казнь Кирилла, несмотря на то, что штаб был под прямой атакой.

– Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – бросаю я. Плотнее закутываюсь в простыню. – Давно я тут лежу?

– Чуть меньше суток.

– Что с битвой? Кто одержал победу?

Бен пожимает плечами.

– Сказать сложно, – говорит он. Идёт к пустой койке, стоящей слева от моей, и присаживается на её край. Пока он идёт, я замечаю, что Бен прихрамывает. – В один момент битва просто… прекратилась. Полагаю, по желанию оборотней, потому что они оставили нам сообщение.

Бен лезет в карман за телефоном. Когда я подхожу ближе, он показывает мне фотографию. Чёрной краской на красной кирпичной стене выведено:

“Следующий раз будет последним” – на нашем, человеческом, русском. А рядом приписка на неизвестном мне языке.

– Что-то вроде “Уже можете начинать плакать и молить о пощаде”, – говорит Бен раньше, чем я спрашиваю о переводе.

– Это плохо.

– А знаешь, кто это написал? – (Я качаю головой). – Магдалена. Чёртова сучка, оказывается, была правой рукой Амадеуса до того, как всё произошло.

– Это она убила его?

– Не. – Бен убирает телефон обратно в карман. – То есть, не знаю. Там, вроде как, было шестеро на одного. Не ясно, за кем был финишный удар.

Произнося это, Бен трёт правую коленку. На нём другая одежда, поэтому я не вижу ни крови, ни рваных дыр, чтобы понять, серьёзная ли у него травма.

– А с тобой что? – спрашиваю я, кивая на коленку.

– Ерунда.

– Что тогда в больнице делаешь?

Секунду Бен мнётся. Мой простой вопрос явно ставит его в тупик.

– Я деда пришёл навестить, – говорит он чуть погодя. – Вот, думал, зайду, посмотрю, как ты.

– Спасибо, – отвечаю я. – Похоже, ты такой единственный.

– Ну, у Власа сейчас полно забот. Сама понимаешь, он же член Совета. Ваня с Даней… Ты в курсе, что случилось

с их отцом? – Желудок вспоминает страшную картину раньше мозга, и мне с трудом, но удаётся побороть спазм. Я киваю. – Ну вот. Хотя, Даню я, кажется, видел спящим в коридоре на кушетке. Там и ведьмочка твоя. Кстати, она-то как раз и не уходила никуда с того самого момента, как тебя сюда определили. И Артур тоже. Просто никто не хочет лишний раз попадаться на глаза твоему соседу по палате.

Я гляжу на койку напротив.

– А кто…

Раньше, чем я заканчиваю свой вопрос, открывается дверь палаты. Но никого не видно. Затем раздаётся голос:

– Дорогуша, комнатная температура – это не кипяток и не холод, что аж зубы сводит. Чему вас только в ваших этих медицинских университетах учат?

Эдзе появляется под руку с медсестрой. Она на его слова отвечает улыбкой, но когда он отпускает её и поворачивается к ней спиной, она демонстрирует ему средний палец. Типичная реакция простого обывателя на невероятно противный нрав одного из самых сильных ведьмаков современности.

– Ты очнулась, – констатирует Эдзе, заметив меня. – Наконец у меня появится собеседник!

– Что вы-то тут делаете?

– Лучше не спрашивай, – шепчет Бен.

– Вообще-то, если хочешь знать, меня ранило, когда я помогал стражам.

– Ты себе помогал, – встревает Бен. – А не нам. И что там тебя ранило-то? Пара царапин, а ноешь, как маленький мальчишка.

Эдзе пропускает слова Бена мимо ушей, картинно закатывая глаза. Подходя к своей койке, он что-то пинает ногой, пряча под кровать. Я чуть наклоняюсь вперёд. Сумка с магическим барахлом.

– Вы здесь, чтобы сделки новые заключать? – спрашиваю я.

Эдзе забирается на койку, не утруждая себя тем, чтобы снять обувь.

– Возможно, – спокойно отвечает он.

– И вас ничем на самом деле не ранило?

– Почему же, – Эдзе поднимает руку, демонстрируя мне свой локоть. – Вот. До сих пор щиплет.

На коже локтя едва заметная ссадина. Я не знаю, злиться на него или смеяться. Во всём, что происходит с Эдзе, столько игры, что невольно вспоминается повесть о мальчике, волках и овцах.

– Ждали собеседника? – спрашиваю я, скрещивая руки на груди. – Поговорить хотите? Расскажите тогда, что было между вами и моей матерью.

Эдзе явно никак не ожидал, что я вернусь к этой теме. Его брови ползут вверх, рот приоткрывается, вбирая воздух в лёгкие.

– Правда тебе не понравится, – уверяет он.

– С вашего позволения, я сама разберусь.

– Я о тебе же беспокоюсь, Слава, – продолжает настаивать Эдзе. – Сама посуди: только что на твоих глазах умер твой друг, затем убили человека, в какой-то степени бывшего твоим вторым отцом. Твои друзья измучены и ранены… как и ты сама. Не думаешь, что ещё одного событие, способное разрушить, пусть и образно, нечто привычное, может стать для кого-то фатальным?