Кровь и туман
Шрифт:
Я ожидаю стать свидетелем перепалки, но вместо этого вижу, как хлопок и крепкое рукопожатие внезапно превращаются в однорукие объятия.
– Рад, что ты в порядке, чувак, – сообщает Бен.
– Аналогично, – кивает Ваня.
Пауза после этого заполняется неловким движением Вани, которым он поправляет съехавшие очки, и тем, как Бен суёт ладони в задние карманы джинсов и принимается переминаться с ноги на ногу.
– Даня говорил, тебе удалось обратиться в лиса, – говорю я тихо.
– Угу, – кивает Ваня. – А вот с обращением обратно в человека возникли проблемы.
–
– Да. Мне хотелось справиться со всем самому.
– Это всё, конечно, хорошо, но стоило подать нам хоть какой-то знак, – строго заявляет Дмитрий.
Как бы я не хотела игнорировать его присутствие, он, так или иначе, сам даёт о себе знать. Точнее, запах. Именно это я и все остальные чувствуем первым, когда Дмитрий входит в помещение.
Похоже, он не мылься столько же, сколько не отрывался от бутылки.
– Знак? – переспрашивает Ваня. – Что-то вроде этого?
Когда Ваня поднимает оттопыренный в кулаке средний палец, я разве что не кричу от неожиданности. Единственным человеком, который, как мне всегда казалось, будет соблюдать субординацию до самого конца и, скорее, нагрубит собственной матери, чем Дмитрию, ведёт себя так, как обычно веду себя я.
– Ваня! – шепчет Лена сквозь пальцы, прижатые к губам.
– У меня отец умер из-за того, что кое-кто излишне педантично относится к выполнению обязанностей. Мне кажется, в этот раз я имею полное право на то, чтобы высказать своё мнение, даже если оно противоречит приказу.
Дмитрий всё это выслушивает молча. Ни единый мускул на его лице не дёргается. Когда Ваня заканчивает, всё, на что Дмитрий оказывается способен – это завести руки за спину и сказать, обращаясь ко всем сразу и ни к кому в отдельности:
– Здесь не на что больше смотреть. Возвращайтесь к своим делам.
Стражи переглядываются между собой, но слушаются, несмотря на то, что после выходки Вани можно с уверенностью сказать – влияние Дмитрия пусть и немного, но подорвано.
Ваня продолжает топтаться на месте. Видимо, их разговор ещё не окончен. Бен что-то шепчет на ухо Лене, она кивает в ответ и они вместе с Марком идут к выходу. Я хочу последовать за ними, когда меня из толпы за руку выхватывает Влас.
– Нужно поговорить, – произносит он, наклоняясь к моему уху и отвечая на немой вопрос, который я выражаю округлившимися глазами.
В свободной руке у Власа какие-то бумаги. Сначала я не придаю им никакого значения, но потом различаю на лицевой стороне картонной папки своё имя, и меня пробирает холодок.
– Хорошо, – киваю я.
Так Влас тянет меня за собой, и мы уходим, как и все, только Лена, Марк и Бен – в одну сторону, а Влас и я – в другую.
Нашим пунктом назначения оказывается небольшой кабинет на этаже с общими комнатами. Здесь только одно окно, и то закрыто жалюзи. Небольшой угловой стол и стул на колёсиках, пробраться к которому возможно только протиснувшись между горшком с высоким растением, стеной и столешницей. В воздухе витает запах старины и пыли, но я не вижу грязи на полках или полу.
Соседняя с этим помещением дверь – вход в кабинет Дмитрия.
– Это кабинет Валентина, –
Ни разу здесь не побывав, я хорошо представляю старшего Филонова в некрашеных и неоклееных обоями стенах. Вижу, как он снимает ботинки у входа и надевает тапочки, чтобы не запачкать ковровое покрытие. Вижу, как перекидывает через спинку своего стула пиджак. Вижу, как надевает очки для чтения, чтобы пролистать записи, которые вёл до этого в общей гостиной, пока слушал о проблемах очередного стража… Не пациента, потому что Валентин никогда не посмел бы воспринимать приходящих к нему как-то иначе, чем тех, кто временно оказался в затруднительном положении и кому нужна помощь.
Влас идёт к столу, но, останавливаясь напротив него, разворачивается ко мне лицом.
– Я нашёл это здесь, – говорит Влас, подбрасывая папку в воздухе. – Знаешь, Совет крайне озабочен тем, что записи Валентина о сеансах могут попасть не в те руки. – Влас фыркает. – Словно над нами не висят более важные угрозы, вроде войны с оборотнями или атак расы, собирающейся нас уничтожить.
– И что? – спрашиваю я осторожно. – Ты читал?
Влас пожимает плечами. Открывает папку на произвольном месте и вытаскивает оттуда листок в клеточку с рваным краем, обозначающим место, где он когда-то был частью блокнота на пружине.
– “Вьетнамский синдром”, – читает Влас. Затем снова поднимает глаза на меня: – Валентин пишет, что твоё состояние напоминает ему посттравматическое стрессовое расстройство, правда, насколько я понял, он так и не смог добраться до его первопричины.
Я поджимаю губы.
– Разве эти документы не должны быть чем-то вроде врачебной тайны?
– Врач мёртв, – напоминает Влас. Словно это действительно нужно. Словно меня самой там, чёрт возьми , не было. – Теперь всё, что после него осталось, принадлежит штабу.
– Но ты определённо точно не читал чужие папки, – я указываю на бумаги на столе. – Только мою.
– Я беспокоюсь о тебе.
– Ты мог бы спросить напрямую, а не делать это так, исподтишка.
– Спросить? – Брови Власа ползут вверх. Мои слова кажутся ему несусветной глупостью. – Напомни-ка, когда в последний раз ты была со мной откровенна после того, как я решался задать вопрос?
Некоторое время я молчу, задыхаясь от обиды за то, что Влас влез туда, куда ему лезть не следовало. Но вскоре осознаю, что сама поступила бы так же, если бы кто-то из близких очевидно для меня скрывал своё беспокоящее меня состояние.
– Ты разочарован, – констатирую я.
– Разочарован, – кивает Влас. – Но не удивлён. Совсем. И это, знаешь, пожалуй, даже ужаснее. – Влас пролистывает папку, не задерживаясь ни на одном из вложенных листов даже на секунду. – Здесь написано, у тебя кошмары, и иногда ты не понимаешь, где происходит то, что происходит: наяву или во сне. – Влас замолкает, ожидая моей реакции. Я киваю. – Ещё здесь написано, что ты видишь Христофа.
Знакомое имя, произнесённое голосом, хозяин которого меньше всего хотел бы вспоминать о его носителе, как по щелчку вызывает преломление пространства, обрастающее чертами черноволосого высокого юноши.