Кровь избранных
Шрифт:
Хофштадтер резко свернул к Бранденбургским воротам, [131] потом взмахнул рукой и остановил такси. Сначала он решил прогуляться до санатория пешком, но большое скопление военизированных отрядов действовало ему на нервы.
Из-за массивной стены клиники, выходившей к Ландверскому каналу, выглядывал маленький кусочек зелени. Хофштадтер быстро прошел по входной аллее, обсаженной молодыми кипарисами. На скамейке, уставившись в пустоту, сидел пациент в распахнутом на груди халате. За ним наблюдали двое санитаров. Едва офицер приблизился, оба вытянулись
131
Бранденбургские ворота — триумфальная арка, расположенная в центре Берлина, один из символов города.
— Как он отреагировал на последнюю инъекцию? — спросил Хофштадтер, не здороваясь.
— Полная кататония в течение нескольких часов, капитан, — ответил невысокий мужчина.
— Отведите его внутрь и запахните на нем халат, ради бога. Место и без того невеселое, к чему такие гротескные зрелища? И потом, мне бы не хотелось, чтобы он схватил воспаление легких.
Санитары поправили одежду на больном и силой подняли его, держа под мышки. Как только капитан отвернулся и двинулся к главному корпусу больницы, высокий крепыш, пробурчал:
— Ясное дело, воспаление легких. Этот тип совсем не двигается.
Хофштадтер вошел в кабинет, небрежно бросив пальто на диванчик в стиле либерти, [132] стоявший возле письменного стола из красного дерева. «Весьма спорное сочетание», — подумал Дитрих в очередной раз. Директором клиники он стал совсем недавно, и у него не нашлось ни времени, ни желания заняться обстановкой комнаты. Хофштадтер послал за Бауманом. Когда врач появился на пороге, капитан резко спросил, отбросив светские условности:
132
Стиль либерти — одно из названий стиля модерн в Западной Европе конца XIX — начала XX века.
— Ты увеличил дозу сегодня утром?
— После того, что случилось с остальными, я предпочел подождать.
— Но я не об этом тебя просил!
— Ты химик, Дитрих, и тебя интересуют только смеси и реакции, а я врач и оцениваю результаты своих действий по самочувствию моих…
Хофштадтер фыркнул:
— Твоих кого? Пациентов? Григор — кататоник, безразличный к любому внешнему раздражителю. В наши задачи не входит здоровье слабоумных.
— Чтобы он умер в судорогах, покрытый кровоподтеками, как остальные, мы тоже не добиваемся.
Дитрих закрыл лицо руками, опершись локтями на стол, и раздраженно произнес:
— Ты что, думаешь, меня это очень развлекает? Я ведь не какой-то идиот из СА. У нас просто нет времени осторожничать. Если ничего не получится с Григором, нам придется ставить эксперимент сразу на троих.
— Но это безумие!
— Нет, это называется по-другому: статистика. А вот твое поведение считается нарушением субординации и может дорого тебе стоить.
Девицу звали Вента, как реку в Прибалтике. Так она сказала. По происхождению латышка.
— Странное имя для девушки, — заметил Шань Фен. — Вода мужского рода. Вот земля — женщина.
— Это всего лишь имя, — ответила она.
Вента не любила тонкостей, вернее, к этому обязывала работа, которой та занималась.
Дитрих проводил эксперименты без Шань Фена. Китайцу отводилась роль экзотического ординарца. Хофштадтер предъявлял живую диковину в обществе, чем производил впечатление на благовоспитанных дураков. Но, если не учитывать внешность, иммигрант еще мог считаться счастливчиком: Венте жилось куда хуже, хотя та и не подавала виду.
Девушка уже давно ничего от него не требовала, но он, как обычно, оставлял ей деньги на ночном столике.
— Отчего ты не уедешь из этой страны, Вента? Здесь скверное место для жизни.
— Предлагаешь сдаться? Ты словно не знаешь: ведь они делают все, чтобы заставить эмигрировать таких, как я.
Шань Фен не особенно разбирался в еврейском вопросе, но кивнул.
А женщина продолжила, дурачась:
— Я бы могла сменить национальность. Мой дядя, большой мастер подделок, изготовит мне паспорт арийки. Слушай, а документы и вправду сделали бы меня знатной дамой чистой расы? — Она приподняла полные, тугие груди, безо всякого стыда сидя на постели.
Китаец рассмеялся:
— Нет, ты слишком красива, чтобы претендовать на непорочность.
3
Техас, дорога на Остин,
декабрь 1957
(2)
Шелли Копленд уже забыла о койоте. Она ехала быстро, удобно развалившись на кожаном сиденье и слегка опустив боковое стекло. Девица выглядела бледнее обычного и поэтому казалась еще более привлекательной. Мысли беспорядочно метались, но женщина старалась держать себя в руках. Шелли обладала сильным мужским характером, поэтому сослуживцы за глаза называли ее «баба с яйцами». При знакомстве с девушкой сначала бросались в глаза определенность и точность, а потом уже ум и красота. «Странно, что эта особа считает себя дамой» — так говорили о ней болваны из ведомства, одетые в костюмы с дешевой распродажи в Алабаме и в жесткие воротнички, подпиравшие шеи.
Родилась Копленд в Нью-Йорке. Этот город и Калифорния считались единственными приличными местами в Штатах, оазисами в беспредельной пустыне «красных шей». [133] Техасцев девица ненавидела. Шелли усмехнулась собственной мысли: ее послали сюда, чтобы она держала их под контролем.
Ей вспомнились слова злосчастного водителя грузовика из Кливленда, сказанные по радио двадцать третьего ноября: «Около одиннадцати часов ночи я вез скотину. Вдруг на поле слева увидел яркое красное сияние. Немного погодя светящаяся штука, словно охотясь за мной, пролетела в нескольких шагах от машины. Мотор сразу заглох, фары погасли, а в воздухе слышалась какая-то вибрация. Я ужасно испугался…» Эту историю потом постарались замять всеми силами.
133
Красная шея — мужлан, деревенщина. В южных штатах так называли белых батраков, у которых вечно обгорали шеи на солнце.