Кровь избранных
Шрифт:
Но настал день, когда Копленд поняла, что его разглагольствования обретают серьезный смысл. Таинственный покупатель. Секретнейший материал. Десять миллионов долларов. Послать всех к черту. Скрыться с глаз. Да уж, в этом Шелли ему помогла… Мысли вернулись к выстрелу, к ужасной отдаче. Раздробленный череп Рона, отчаянно бьющееся сердце, паника… Пшеничное поле в Техасе, голова убитого койота на бампере «крайслера» по пути в Остин…
Девушка почувствовала дурноту. Накануне ей приснился плохой сон, хотя она почти все забыла. А потом вдруг вспомнилось: Аль-Хариф. Рано или поздно таинственный покупатель объявится. Надо было что-то предпринять.
— Проклятье, как же действует эта штуковина? Я же просила Карла оставить мне инструкцию. Вот чертова горилла! Может, вещь краденая…
Шелли пристроилась на коленях, неуклюже наклонившись над огромным бобинным магнитофоном, стоявшим на сером паласе возле кровати в спальне. Ее длинные ноги до середины бедра элегантно обтягивали чулки с резинками.
Часы на руке слишком быстро отсчитывали время, и паника росла с каждой минутой. Конечно, кто-то должен вскоре объявиться, и, возможно, прямо здесь,
Но прежде Шелли хотела записать на магнитофон все, что произошло с Фолбергом в Техасе. Она не заботилась ни о спасении души, ни об оправдании перед судом. Запись станет предметом торговли на случай, если ситуация зайдет в тупик. Слабым огоньком, который не должен погаснуть, как бы дело ни обернулось.
Тонкие пальцы девушки нажали одновременно клавиши «запись» и «воспроизведение» на магнитофоне. Раздался свист, бобины закрутились, и лента с ракордом исчезла из виду.
«Сейчас пятнадцать часов двадцать пять минут девятого декабря тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года. Я, агент Шелли Копленд, нахожусь в своей квартире в Роузбоул-резиденс в Балтиморе. Хочу оставить свидетельство о событиях, произошедших несколько дней назад в Остине, штат Техас. Кто бы ни прослушал запись, прошу безотлагательно обратиться в ближайшее полицейское управление или в офис шерифа. Кассету нельзя отдавать случайным федеральным агентам или любым другим членам правительственных организаций. Не задавайтесь вопросами целесообразности, а просто сделайте то, что я сказала. Вы все поймете после того, как у вас сложится полная картина событий.
В течение некоторого времени я состояла… скажем так, в романтических отношениях с Рональдом Фолбергом, сотрудником ЦРУ. Любовную связь мы держали в секрете, виделись от случая к случаю, хотя встречи становились все чаще. Последнее свидание назначили на первые дни декабря в Техасе, где каждый из нас выполнял свое задание. Сказать по правде, наш роман был весьма скучным, но что-то меня привязывало к этому человеку и удерживало от разрыва с ним. Причину объяснить не могу.
Вечером пятого декабря мы встретились в моем номере в мотеле "Тертлз инн", недалеко от Остина. Фолберг припоздал почти на час, так как виделся с важными людьми. По нескольким словам, сорвавшимся у него с языка, и по выражению лица я поняла: дело касается денег. Большой суммы. Мой любовник нервничал и сильно потел. Раздеваясь, Рон бережно положил на прикроватную тумбочку какой-то ключ. Стало ясно, что это очень ценная вещь.
Фолберг спросил, есть ли у меня планы на ближайшие лет двадцать.
— Извести проклятых коммунистов, — ответила я.
Он громко рассмеялся и погладил меня по волосам. Я догадалась, что речь идет о завершенном им деле, и решила выяснить, что произошло. Но как профессионал, он вряд ли стал бы доверять кому-либо свою тайну. Мы смеялись, шутили, подначивали друг друга, потом занялись любовью. Мне всё удалось выудить у него кое-что и узнать точное место: почта в Остине. Завтра он собирался туда поехать. Я украдкой внимательно осмотрела ключ — им открывают ячейку. Теперь мне нужно было следить за Роном, как того требовал мой долг агента».
В записи возникла долгая пауза. Кто ей поверит? Агент Копленд затащила в постель федерального служащего и затем, подвергая себя огромному риску, выстрелила ему в голову без всякой видимой причины? Чушь! Все дело в деньгах. Шелли вела себя безрассудно. У нее все написано на лице и в персональном деле. По спине пробежала дрожь.
Копленд удалось выжить в те трудные дни. Вскоре Шелли придется отвечать на допросе, а присутствие традиционных мотивов — ревности, денег, власти — может оказаться судьбоносным. Ей надо получше скрыть свой интерес к миллионам Фолберга.
«Немного погодя началось нечто странное. Рон кому-то позвонил и разговаривал очень возбужденно. Фолберг вышел из себя, стал кричать — видно, дело приняло совсем неожиданный оборот. Находясь в ванной, я нарочно открыла кран и прислушалась к происходящему. Любовник в сердцах орал, что условленное время должно быть соблюдено, как договаривались, и он не желает слушать никаких оправданий.
Когда Фолберг положил трубку, я вышла из ванной, изображая полное безразличие. Рон стал пить бурбон [141] из горлышка и осушил бутылку в несколько глотков. Вместо того чтобы заняться своими делами, я предложила ему прекратить надираться. Это стало моей ошибкой.
Он велел мне замолчать и развалился на кровати с очередной бутылкой. Выпил он слишком много. На мои вопросы цедил что-то невнятное. Видеть его в затруднении доставляло мне удовольствие, и я стала его легкомысленно провоцировать. В конце концов мои слова коснулись таинственного дела: "Боишься, что денег не дадут?" Сама не знаю, зачем я так сказала. Может, просто нравилось — он, такой блестящий, со своей широкой деланой улыбкой, теперь попал в глупое положение. Если бы я знала…»
141
Бурбон — популярное американское виски. Впервые бурбон появился в 1821 году в городе Парис, округ Бурбон, штат Кентукки. Основное отличие бурбона от европейского виски заключается в том, что напиток производится из кукурузы, а не из ячменя и выдерживается в специальных бочках.
Шелли заметила, что ей не удается сдержать эмоции. Это и радовало, и в то же время раздражало: типичное противоречие агента, который дал себя вовлечь в историю. Слог ее потерял бесстрастность, становясь все более интимным и доверительным. В отсутствие живого собеседника велик риск потерять над собой контроль.
«Рон прыгнул
— Хочу есть, — сказала я неожиданно.
Рон изумленно умолк, потом долго и пристально вглядывался мне в глаза. Лицо его вдруг просветлело.
— Я тоже, — ответил он.
— Одевайся, пошли, зайдем за угол, к "Бобу".
Ситуация становилась гротескной. Когда мы одевались, ключ уже не лежал на тумбочке. В ящике его тоже не было — я потихоньку проверила. Рон все понял. С этого момента мне пришлось сильно рисковать.
Впервые я испугалась Фолберга. Хмель слетел с него, черты лица изменились, а глаза сделались злыми. Он словно стал собственным недобрым двойником. Мы съели у «Боба» по гамбургеру и, не обменявшись ни словом, поехали на машине по пустынным улицам. Я прихватила с собой пистолет, но все равно чувствовала себя в западне, не имея возможности сбежать. Рон выехал из города, быстро проехав несколько перекрестков с мигающими светофорами. Дома по сторонам шоссе вскоре остались позади.
— Хочу тебе кое-что показать, — хрипло сказал Фолберг.
Я не смогла издать ни звука, как ни силилась. Мы остановились у обочины какой-то пустынной дороги в бескрайнем пшеничном поле. Небо было ясным, воздух обжигал холодом. Рон велел выходить, но я инстинктивно отказалась. Он не заорал, а вполне ясным голосом пояснил, будто хочет кое-что показать. Я приготовилась к худшему, понимая, что он попытается меня уничтожить, и решила в случае чего напасть первой. Вылезая из машины, я все время старалась чувствовать под курткой пистолет. Мы пошли по еле различимой тропинке среди высоких колосьев. Сразу за поворотом находилась деревянная хижина с соломенной крышей. При виде ее мне на миг показалось, что Рон говорил правду. Эта мысль меня смутила, и я нерешительно шагнула за ним к входу в строение.
Кругом царила пугающая тишина. Вдруг стоявшее безмолвие прорезал какой-то металлический лязг.
Рон резко обернулся, но до конца вытащить оружие не успел: я нажала курок первой, попав ему в голову. Фолберг тоже выстрелил, но промахнулся, и пуля из его пистолета улетела куда-то мне за спину. Он упал на землю и завертелся как сумасшедший. Из раны струилась кровь. Вид у него был жуткий. Бесконечное мгновение, пока не прекратилась агония Рона, я стояла неподвижно. Потом почувствовала, как явилась смерть, прошла рядом, чуть коснувшись меня, и опустилась на тело бывшего любовника…»
6
Берлин,
ночь с 9 на 10 ноября 1938
Время двигалось толчками. «Хрустальная ночь» казалась бесконечной от лихорадочного ожидания чего-то недоброго. Погромами управляли жестко и методично. Повод: убийство немецкого дипломата в Париже. Облавы прокатывались по городским улицам, следуя единой схеме. Сначала звенели разбитые стекла, потом слышался треск выбиваемых дверей. С хрустом разлетались щепки, раздавались крики и угрозы, изредка кто-то стрелял. Вещи разбросаны по земле, мебель вдребезги, домашняя утварь растоптана ногами: сегодня все, что попадалось под руку, расценивалось как старый хлам.
От тех, кто за запертыми дверьми ждал своей очереди, исходил острый запах пота и страха: дома перестали быть убежищами, магазины превратились в легкие мишени. И над всем царила ненависть. А под конец обязательно вспыхивал огонь, все освобождающий и очищающий. Красные и желтые отсветы метались в темноте. Повсюду звучали стоны и жалобы тех, у кого не осталось ничего: ни привязанностей, ни имущества.
Шань Фен шел медленно, стараясь не наступать на осколки стекла и разбросанные повсюду предметы — результат разрушительного безумия последних часов. Он держал за руку Венту, которую еле успел увести с ее законного места на панели, избавив от гораздо большего, чем обычно, наплыва нежелательных визитеров. Дитрих, шутя, предупредил его, чтобы тот увел свою подружку с улицы: предстоящая ночь для евреев будет не из приятных. Больше он ничего не сказал, но хватило и этого. Шань Фен собрал маленькую сумку и оставил на столе в своей комнате конверт для Хофштадтера. В нем находилась копия записок профессора, которую китаец когда-то оставил у себя, отдав сыну ученого оригинал.
Они вышли из ворот неподалеку от места их первой встречи — за синагогой, которая теперь пылала огнем. Раскаленный воздух обжигал легкие, и без того горячие от страха и напряжения. К счастью, документы были уже готовы. Похоже, дядюшка Венты хорошо справился с работой. Шань Фен с гордостью подумал, что вовремя позаботился о бумагах.
Китаец с еврейкой вошли в каморку, пропахшую клеем и уксусом. Там, при резком свете лампочки без абажура, старик отдал паспорта племяннице:
— Твои документы, малышка, готовы уже давно. Ты об этом не просила, но я знал, что когда-нибудь настанет нужный момент. А уж если тебе пришлось заплатить, то с твоего друга следует запросить двойную цену, учитывая, каких трудов мне это стоило. Ведь американские законы не разрешают людям его расы въезжать в страну, за исключением тех случаев, когда они жили там раньше и отлучались на короткое время. Пришлось сочинить ему биографию жителя Калифорнии. Вы приплывете в Нью-Йорк, где, полагаю, контроль не такой жесткий. Надеюсь, все обойдется.
Вента силилась изобразить веселье:
— У каждой расы свои преследователи…
Парочка сразу вышла и во весь дух пустилась в промышленный район Кройцберг, где они могли отсидеться в надежном месте, пока все не успокоится. Шань Фен с Вентой шли окольными путями, выбирая темные, безлюдные улицы, куда патрули эсэсовцев на автомобилях заглядывали редко.
Возле Ораниенштрассе они услышали за спиной шум мотора, потом визг тормозов и крики:
— Стой! Стой!