Кровь королей
Шрифт:
— Так почему бы не пойти туда и не убить их всех? — сурово отметила Нина, сжав ладошки в кулаки на своих коленках, — Проникнуть ночью и перебить одного за другим, повесив щит Стромфа на пике, словно флаг, воткнув в гору мёртвых тел.
— Своё задание с баллистами мы выполнили, ждём новое, — констатировал Эрвуд, — Почтить их память есть немало способов.
— У Нимрода на бляхе ремня была её гравюра, — тихий голос Такады долетел до всех в воцарившейся тишине.
— М? — не совсем поняла его Нина.
— Забыли уже?
— Ой, да, ведь, — стыдливо опустила глаза Нина под кивки Арексы с таким же неловким взглядом, — Поблагодарили, но убрали… Нехорошо получилось. Не было просто времени ими заняться, как-то прикрепить. Ну, вот, а если бы… они отвалились в пылу сражения, если бы плохо закрепили по-быстрому…
— Давайте их реально разместим на одеждах. И павшим перед похоронами прикрепим, как сможем. Уверена, ей бы очень понравилось и было приятно, если б мы отныне сражались с её медальонами-гравюрами, — предложила Арекса.
— Отличная идея, — слегка улыбнулась Нина, — На моём был клаймор, в весь овал большущий широкий меч, а у тебя? Два меча? — без особых размышлений предполагала она, глядя в огненные глаза красновласой воительницы.
— Ага, крест-накрест, — улыбнулась та кончиками губ, — Закреплю на груди, дополнительная броня у сердца не помешает.
— Хм, слушай, а у тебя что? — Такада подсел поближе к всё это время молчащему и смотрящему в никуда Тилю, — Эй, ты здесь, ты с нами?
Но тот не обращал внимания, утопая в озере собственной печали, в мыслях о невыносимости бытия и отказе принимать реальность вокруг такой, какая она есть. Не слышал он остальных, или не хотел слышать, нарочно ли не вступал в беседу, или даже не вдумывался о том, что вокруг происходит, не вслушивался в окружающий шум, было неясно, однако же на контакт с остальными сослуживцами парень совершенно не шёл.
— Ну, что же ты? — раздался напротив, совсем рядом такой родной и знакомый голос, — Они с тобой разговаривают, а ты сидишь ни жив, ни мёртв.
Тиль неуверенно поднял взгляд, поражаясь, как из дымки густого пара, словно в каком-то потустороннем переливающемся сиянии выходит на деревянный пол парилки Уильям, однако не раздетый, как все остальные вокруг, а в своём полном обмундировании. Во всём том, в чём и умер. Со всё той же крупной пробоиной в груди, сквозь которую Тиль мог видеть интерьер бани, сидящую внизу Арексу, над ней расположившуюся на досках полка Нину, рядом сидевшего с ней почти вплотную Ильнара…
Однако же взгляд свой парень с окровавленной дыры поднимал прямиком ввысь на лицо улыбающегося брата. Это он, а не Тиль, стоял сейчас «ни жив, ни мёртв», как можно было выразиться. Ходячий труп, бледнеющий, с огромной раной, никак не совместимой с таким хождением и спокойными разговорами.
— Расстраиваешь мать, — качал Уилл головой, — Позоришь отца и старшего брата. Не отдаляйся от друзей, теперь им стоять с тобой спина к спине, не потеряй их. Они теперь твоя семья, а не я, Тиль, — заявлял знакомый голос.
— А ты? — только и вымолвил дрожащими губами Тиль, переводя глаза с лица Уильяма то на его рану, то обратно, но при очередном взгляде на окружение сквозь дыру в его груди, уже не смог обнаружить тела брата глазами.
Он будто бы исчез, растворился в густом паре столь же внезапно, как и возник. Хотя казался таким настоящим, Тиль слышал его шаги, эту тяжёлую поступь по деревянному полу. Чётко слышал его голос, с небольшими отголосками эха в помещении, звук совершенно отличный от того, как если бы они болтали на улице.
— А я?! — рядом звучал уже лишь голос Такады, — Я же сказал уже, что сюрикен! — отвечал он так, словно вопрос был адресован ему, ведь видение с Уильямом мог лицезреть только сам Тиль, — Это такое симметричное лезвие, как вы любите говорить «в форме звёздочки», у нас в Унтаре, это зовётся «сюрикен». Есть много вариаций, с ровными углами, с зазубринами, волнообразные, закрученным каждым остриём, и так далее. Я, конечно, метаю также кунайи, гвозди, ножи, гаты, ятаганы с двойным изгибом, топорики ворбаты могу, надо б изготовить их… — перечислял он.
— Он спрашивал, что Гала тебе сделала в подарок на гравюре, — подошла Арекса у Тилю.
Но тут все обернулись на распахнувшуюся дверь. В проёме которой возник их капитан с полотенцем на бёдрах. Изображавшие всегда прежде торчащие иглы и шипы его недлинные чёрные волосы сейчас были зачёсаны назад и блестели после воды. Взгляд был суров, как и зазвучавший железный голос, натренированный для командования.
— Взвод! Не задерживаемся! Скоро банник придёт вас выгонять, нечего сидеть в парилке. Обливайтесь, вытирайтесь, да обсыхайте в казарме. Печь протопите заодно, — велел он, — Там снаружи сырость, тучи сгущаются. Сама природа собралась оплакивать павших. Завтра ожидается мокрый день, — предупреждал он.
— Капитан! — соскочила с банного полка Одуванчик, подбежав к нему.
Её небольшая, в отличие от форм Арексы, оголённая грудь покачивалась в такт движениям. И стоя вот так нагишом перед своим начальником порозовевшая щеками девушка толком даже не знала, как себя вести, зажаться и закрыться ли, или держаться достойно, словно в бане всё это в порядке вещей. К тому же на бёдрах Рихарда было полотенце, а на ней совсем ничего. Однако тот не глазел на её влажное тело и не разглядывал с откровенной мужской похотью, а глядел воительнице прямо в глаза, что хоть немного уменьшало её общее смущение.