Кровь королей
Шрифт:
Округлый лишенный глаз и носовых хрящей выдавался вперёд, под его черепом крылись важнейшие хорошо развитые рецепторы обоняния, а кожа вокруг треугольных щелей ноздрей усиливала пульсацию, провоцируя прожорливую пасть на ещё более обильное слюноотделение.
Стрелок прислушивался, чтобы не упустить своего момента, но при этом едва не терял сознание от мысли быть заживо сожранным такими тварями, что подкрадывались сзади и сновали вокруг то в тумане, то в свете горящих огней. Глаза от ужаса наполнялись влагой, заставляя часто моргать, чтобы зрению в столь ответственный миг ничего не мешало, трясущиеся пальцы были крепко сжаты на сложной гарде широкого палаша,
И едва звуки вдыхающего воздуха щелями ноздрей приблизились вплотную, а зловонная приоткрытая пасть вместо шипения издала бурчащий утробный рык, Ильнар ощутил шелест травы, но не вплотную к телу, у которого сидел, а чуть дальше, что означало, что тварь приседает задними лапами, готовясь к прыжку, сжимает пальцы и напрягает мышцы ног перед атакой.
Именно этого звука он по сути и ждал. В момент этого рычания он завалился набок, выставляя вверх крупное лезвие, так, что бросившаяся на него тварь и клацнувшими челюстями промахнулась, так и не укусив его ни за горло, ни даже за плечо, так ещё и своим тощим животом налетело на палаш в процессе прыжка, так что поднятый клинок прорезал одной линией брюхо стрыги прямо по всей длине.
Отлетевшее и упавшее после такого неудачного прыжка чудище было размером с медведя, если б не горбилось от боли в позу эмбриона, теряя тёмно-бурую кровь вместе с вываливающимися органами. Ильнар мог передохнуть, монстр по сути сам себя насадил на выставленный меч, ему не пришлось ничего делать, кроме как вовремя увернуться да подставить, собственно, лезвие по пролетающий над ним живот.
Но на сдыхающий труп тут же слетелись собратья этого создания. Отнюдь не на помощь беспечной твари, а чтобы успеть ей полакомиться, раздирая на части ещё до того момента, как та окончательно умерла от такой раны, замерев и перестав двигаться.
Воочию, уже не в своём воображении, прямиком вот так было ещё страшнее наблюдать, как их лихо закрученные когти разрезают серую плотную кожу, как загнутые зубы намертво вцепляются в конечности, тянут в разные стороны друг от друга, жадно вырывая куски из несчастной себе подобной жертвы.
Волосы вставали дыбом, а дыхание мужских дрожащих губ и вовсе перехватывало, словно он терял сам дар жизни от ужаса или же боялся издать хоть самый тихий звук, привлекая внимания. Холодевший от сковавшего ледяного испуга Ильнар какое-то время просто лицезрел кровавую картину, этот жестокий анатомический театр, демонстрирующий строение туловища и органов серой полуслепой стрыги.
Но потом кадет всё-таки собрался, видя, что твари заняты поеданием плоти и до него самого сейчас им нет дела. На самом деле, даже взгляни они на него все разом, ни одна из стрыг от малых до более крупных не ринулась бы на вооружённого молодого парня, так как отойти от добычи означало бы потерять всё то, что уже рядом с ними, все те куски, которые ещё можно оторвать от туши.
Никто не станет терять готовый обед ради мнимого шанса, да ещё и с опасностью лишиться жизни, прямиком, как это сделала убитая особь. Если, конечно, понятие «жизни» вообще применимо к такой лесной нежити, как стрыги, впрочем, если они вот так окончательно умирают, значит, следовательно в каком-то смысле перед этим «живут». Мстить за своих для этих каннибалов было недосягаемой мыслью, им чужды подобные понятия, тогда как голод довлеет над всем остальным.
А ведь когда-то все они были людьми. Вид вампиров, именуемый «стригоями» обычно включает в себя тёмных ведьм и колдунов, погибших не своей смертью. Именно поэтому надёжнее всего из всех казней было целиком и полностью сжигать, нежели рубить голову или вешать за шею, после закапывая тело.
Такие люди через лунный цикл после гибели «перерождались» заново, возвращаясь в тело. Отращивали голову, если ту отрубили, менялись внешне — увеличивался лоб, уши становились крупными и остроконечными, а пальцы удлинялись. Выпадали ногти, вместо которых прорастали звериные коготки. Выпадали и человеческие зубы. Новые одинаковые и острые прорастали иногда сразу в два ряда, иногда дополнительный ряд появлялся уже после преобразования стригоя в стрыгу. Язык удлиняется, становится совсем не человеческим.
При всех этих первых превращениях, вылезшее из гроба создание всё равно внешне куда больше походило на изначального человека. Но чем больше стригой питался мёртвой плотью, жил в отдалении на погостах, в оврагах, в курганах, болотах и лесах, тем больше он дичал, пропитываясь энергетикой смерти.
Колени вваливались назад, голова лишалась волос, неспособные более ощущать свет глаза выпадали, отваливались носовые хрящи, оставляя лишь треугольник ноздрей, а череп трансформировался так, что лобная часть напирала на опустевшие глазницы, пока гладкий лоб попросту не срастался с верхней челюстью. Никаких скул, человеческих дёсен и много другого во внешнем облике не оставалось.
При этом вырастать такая дикая тварь могла до довольно крупных размеров с медведя и оленя, если удавалось хорошо охотиться и много питаться в приятном климате. Некоторые знатоки всемирных бестиариев уверяли, что при сильном морозе стрыги вообще забираются в норы и впадают в спячки. А потому весной особенно голодны.
И хотя сейчас плавно подбиравшийся к своей середине месяц Виридис означал уже позднюю весну, всё равно по поведению сбежавшихся к баталии уродцев было видно сколь голод заставил их осмелеть, что они ринулись сюда не просто, едва основной лязг сражения отошёл в сторону, а даже пока ещё не прогорели костры. Так как обычно, даже почти слепые подобного рода чудовища всё равно опасаются света.
А Ильнар как раз подобрался поближе к одному из ближайших костров, чтобы и получше видеть всё вокруг, и благодаря яркому свету отпугивать созданий мрака, и заодно на случай, если те полезут, он бы мог не только их чем-то пырнуть, но и обжечь, дабы больше в его сторону не совались.
Но не все желали благоразумно держаться от него подальше. Живой пульсирующей в нём кровью, а уж сердце лучника сейчас стучало невероятно сильно, гоняя ту по венам с особым трепетом, заинтересовалась парочка сгорбленных упырей, деливших обглоданные кости у небольшого срубленного бревна по правую руку, и начавших двигаться к затаившемуся одноглазому кадету.
Эти были помельче стрыг, напоминали голых людей большей частью своего худощавого телосложения, колени их были обычными, хотя пальцы рук всё-таки немного удлинены. У них также были лысые крупные черепа с выдающимся лбом, однако имелись глазные впадины, где лишённые век круглые белёсые глаза с вертикальным звериным зрачком всегда смотрели одинаково свирепо.
У этих упырей также были остроконечные уши, но не топорщащиеся, как у стрыг, а более маленькие, подобно эльфийским, и отсутствовал нос, от которого на лице или скорее морде оставались лишь щели треугольника ноздрей. При этом голова их оставалась человеческой по своей форме, а не вытягивалась вперёд, были чёткие скулы, привычные кости верхней челюсти, не растворявшиеся прямиком в лобной полусфере, язык оставался широким и лопатообразным, как у людей, а вот зубы немного менялись.