Кровь королей
Шрифт:
Ведь тот светловолосый красавец и вправду оказался человеком, а вовсе не эльфом, за которого себя так экстравагантно выдавал. Вернувшись с уже погасшего портала и сойдя со ступеней винтовой лестницы, именовавший себя Дримом Троггом направился не прямо прочь из комнаты, а к противоположной от зашторенных окон двери умывальни, где избавлялся от грима.
Белые пряди темнели сами по себе, цвет кожи с бледного возвращался в человеческий румянец. А яркие голубые глаза, точно такие же, как у той недовольной юной леди в прихожей, сейчас темнели и наливались оливковым
Ополоснув руки, он принялся снимать остроконечные уши, являвшиеся лишь искусными накладками поверх самых обычных округлых человеческих ушей. Не слишком широких, не слишком крупных, вполне обыденных для большинства жителей Энториона.
Накладки были сложены аккуратно на решётчатой полке, а влажные пальцы принялись смывать излишнюю пудру и помаду, очищая кожу губ и лица от должного броского макияжа, столь необходимого для созданного им образа. Ещё некоторое время приведения себя в порядок, и вот над умывальней в красивом зеркале красовался возмужавший с тех Крумвельских событий и переваливший за свой четвёртый десяток Тодерик Торнсвельд.
Благодаря своей уникальной особенности менять цвет глаз, волос и становиться бледным, словно альбинос, он безопасно для себя менялся до неузнаваемости. Грим делал его моложе, сглаживая и прикрывая все морщины, а уши помогали визуально породниться с эльфами. Если бы он сейчас снова зажёг портал и, даже не переодеваясь из той же самой одежды, вышел снова к толпе и прошёлся перед лицом каждого — никто бы не узнал в нём Дрима Трогга, даже Ева Сильвермун, которая явно была в того, если и не по уши влюблена, то относилась с огромной симпатией и трепетом.
Повстречай она вот такого Тода, то назвала бы не иначе, как стариком. Конечно, он не смотрелся так, как в его возрасте в том самом саду выглядел Аравен Лекки. Тот просто по жизни будто бы всегда был дедом, к слову, дедом, да и прадедом, по сей день и остался.
Торнсвельд же просто повзрослел со своих шестнадцати до сорока двух, так что не удивительно, что годы брали своё. Та троица, что спешила провести вечер за булочками, слабым вином, фруктовым чаем и чтением стихов о рыцарях, собранных его братом Эвеларом, были служанками Мадеей, Торой и Аглен, вот уже десять лет как прислуживающих ему в родовом замке.
Когда они только вступали в свои обязанности им не было ещё и двадцати, а теперь каждой вот-вот с года на год стукнет тридцать. Время никого не щадит в Эйзенторе, и не многие живут здесь столь долго, как тот же Аравен Лекки. Людей за шестьдесят непросто отыскать, особенно не среди магов. Болезни, плохое питание, для Тода ещё и вполне затворнический образ жизни — всё это отнюдь не продлевает людям жизнь.
Впрочем, кушанья на его столе, конечно, были куда лучшего качества, чем у крестьян на этих не шибко плодородных болотистых землях, но местные овощи и дичь было совершенно не сравнить с качеством растений и зверья, например, в Гладшире или Кхорне. Там все питались куда лучше. Впрочем, жили не особо-то дольше…
Но выросший Тод Торнсвельд ещё даже не догадывался, что его супруга Марго вместе с дочкой, названной тем же именем Маргарита и прозвищем «Синеглазка», воспетой неоднократно его братом-бардом на землях королевства, намерились этой ночью сбежать от него.
Точнее намерение это было лишь у жены Тода, а дочь как раз протестовала всеми силами. Ей нравились светские вечера, дорогие качественные платья, свои игрушки и книжки, библиотеки замка, приятная троица дам и другие слуги. Да, здесь для ребёнка было скучновато, но покидать родные стены и отказываться от жизни высшего общества она совершенно не хотела.
Но мать её, воспитанная друидами Клана Четырёх Зверей, спасавшая редкую фауну в диких лесах Лотц, где на охоте и познакомилась с восседавшем на мощном коне Тодом, уже не впервые так втихаря подглядывала за этими странными увлечениями супруга наряжаться эльфом и перемещаться на их континент, далеко-далеко отсюда, через какие-то неведомые порталы.
В последние такие разы она узнала о тайных письмах, о провокации эльфийского народа на восстание, и поспешила предупредить важную персону, для чего сегодня и изложила всё в подробном, пусть и спешно написанном, письме. А, быть может, помимо всего этого там, в тексте, было ещё что-нибудь очень важное о тайнах графа Торнсвельда, которые ей хотелось раскрыть всем как можно скорее.
Распахнув массивные входные двери, где снаружи их ждали лошади и тот самый, видневшийся ещё из окна гостиной, тощий старик-кучер, помогающий сейчас по-быстрому погрузить поклажу на коней с двух сторон по краям от седла, а оставшиеся разместил по краям небольшой тёмной повозки.
— Вы служили верой и правдой этим землям, Кирим, — сказала она мужчине, — Послужите же ещё немного, — вручила женщина в старческие руки запечатанный и перевязанный конверт, как торжественный трофей, — Вы знаете, что с этим делать.
— Служить вам, великодушная графиня, было величайшей честью для меня во всей моей жизни! — кивнул тот в ответ со всей ответственностью в серо-голубых глазах, а потом ещё грациозно поклонился со всем уважением к своей госпоже.
Кучеру предстояло стать гонцом и поскакать к адресату, а вовсе не вывозить достопочтенных леди в безопасное от графа место. А потому без лишних слов старик принял свою судьбу, вскарабкавшись в своём фраке на вороного скакуна, что стоял первым, ещё не запряжённым в повозку. Пришпорил его и изо всех сил помчался в туманный сумрак, оставляя женщину и дочку в распоряжение их самих.
Не знавший о плане побега муж Маргариты сейчас их даже не искал, а, избавившись от грима и костюма, намеривался отдыхать в какой-нибудь из увеселительных комнат самого широкого высеченного в громадной скале замка, отдалённо напоминавшего чашу и прозванного так за это сходство.
Она же, ловко усадив надувшуюся от обиды дочь в повозку, проверила крепления сбруи на лошади, поправила той защитную от насекомых попону, и вместо того, чтобы взяться за вожжи из повозки рядом с дочерью, как всё и планировалось заранее, зачем-то сама влезла в стремена ногами, запрыгивая в кожаное седло.