Кровь Марса
Шрифт:
– Тут все дело не в человеке. Если ты родился нормом, то тебе изначально повезло. Ты поступаешь на госсодержание – государство платит твоим родителям, пока тебе не исполнится 16 лет. За это время ты трижды ложишься на год в гипнокапсулу. В итоге хочешь ты того или нет, но некие основы знаний в тебя вдалбливают . Правда, образование это несколько однобоко… А как только тебе исполняется шестнадцать, ты становишься совершеннолетним, и государство больше не интересует ни кто ты, ни что с тобой. Ты полностью предоставлен сам себе. Если родители твои состоятельные, живут в верхних уровнях, ты – цивил, и у тебя есть большой шанс пройти гипно обучение на какую-нибудь полезную специальность. Если нет, то ты… в общем, как я раньше, – перебиваешься случайными заработками. Так как смертность
Визирь какое-то время молчал, словно переваривая информацию.
– Но ведь такой подход неразумен. Если государство потратилось на то, чтобы бесплатно дать детям курс знаний, почему же не завершить начатое и не дать всем специальное образование?
– Потому что на всех не хватит рабочих мест.
– И?
– Нас выбрасывают на улицу, как щенков, а вся гряз ная работа за копейки – для желтых.
– Желтых?
– Что ты все переспрашиваешь, как попугай – желтых… Выходцев с Дальнего Востока…
Ну и дальше в том же духе. Руслан рассказывал Визирю о социальном и политическом устройстве Санкт-Москоу – города-гиганта, занимающего огромное пространство и сложившегося при слиянии двух городов древности: Санкт-Петербурга и Москвы – северной и южной столиц ныне не существующей страны Россия. Из-за смены религии и неразумных действий властей она давно превратилась в Северные Исламские Штаты.
Однако разговоры быстро надоедали, спать не хотелось. И тогда наползали воспоминания. Неприятные картины, от которых Руслан кривился, словно от зубной боли. Он почти не помнил свое детство. Так… Смутный образ матери и мужскую тень… но был ли это его отец и как он выглядел, Руслан не помнил. Зато ему отлично запомнился первый визит в Оценочную. Перекошенное от волнения лицо матери – Руслан уже тогда отличался большим ростом и в сравнении со своими сверстниками выглядел слишком полным. Закрыв глаза, он словно перенесся в тот день. Старая, морщинистая нянечка забрала его из объятий матери и повела по бесконечным коридорам оценочного кубара. Предчувствуя, что впереди ничего хорошего не ждет, Руслан, а тогда еще Михаил Федин, изо всех сил вырывался, боролся, но няня не обращала на его попытки вырваться никакого внимания. Десятиминутная прогулка по белоснежным коридорам – и два могучих санитара поместили его в капсулу. А дальше был сон – сон без сновидений. Сначала оценочны й анализ, подтвердивший, что Михаил Федин – норм, то есть за прошедшие семь лет с ним не случилось никаких вторичных мутаций и он не подлежит уничтожению. После этого сразу же началась обучающая фаза. В голову ребенка закачивали знания начальной школы: арифметика, русский язык, основы ислама и прочие дисциплины, которые необходимо было знать восьмилетнему мальчику. Гипносон длился год. Но когда Михаил покинул капсулу, мать не встретила его. Что случилось с нею за год его отсутствия, или, быть может, она, подобно отцу, превратилась в смутную тень, затерявшись в нижних кубалах Санкт-Москоу? Он так об этом и не узнал, и даже не стремился узнать.
Следующие несколько лет до тринадцатилетия он помнил весьма смутно. Государство определило его работать на конвейере на каком-то заводе. Что он помнил? Ряды сверкающих деталей, безумную головную боль. Намазы, во время которых он, как все остальные рабочие, взывал к Богу, пытаясь обрести душевный покой… Несколько раз он бежал на нижние уровни, но его ловили, возвращали. Это были черные годы бесправия и унижения. Именно тогда он познакомился с Монахом, который порой защищал его или пользовался уже тогда недюжинной физической силой Михаила. Тогда же он и получил кличку Пятак, поскольку и в самом деле походил на огромного отъевшегося борова. И хотя он недоедал, толстел буквально на глазах. Несколько раз его осматривали врачи. Михаил отлично помнил огромный белый лист, исписанный какими-то медицинскими каракулями, а внизу листа печатными буквами диагноз: врожденный неправильный обмен веществ.
На пороге тринадцатилетия Михаил сбежал. Он вместе с бандой Монаха отправился в нижние кубалы, чтобы, устроившись там, ни от кого не зависеть. Редкие полицейские спускались ниже пятидесятого уровня. Но мечтам Михаила не удалось сбыться. Прежде чем спуститься в недра Санкт-Москоу, он с приятелями решил грабануть одну лавочку. Чт обы хорошо устроиться внизу, тоже нужны были деньги. Их схватили. Тогда, во время ареста, погибли все, кроме него с Монахом. Руслан до сих пор отлично помнил разлетающуюся вдребезги витрину. Копы в черных бронжилетах с красными огоньками ночных визоров вместо глаз. Он видел, как Лысый выхватил пугач. Монах с криком «Нет!» бросился наперерез, и очередь спецназовца скосила обоих, ударив Монаха в плечо и перерезав фигуру Лысого пополам. Тот так и не успел выстрелить из своего пугача – в фонтане крови рухнул на пол.
Самого суда Пятак не помнил. Напрочь стерлись из его памяти и приговор, и «прописка» в камере – все те унижения, которые выносил юноша, попав в одну клетку с людьми, почти полностью утратившими человеческий облик. Но и тут Михаилу повезло. Однокамерники особо к нему не лезли, он ничуть не походил на миловидное создание, которым можно было бы заменить отсутствующих женщин, а его недюжинная уже в те годы физическая сила тоже пригодилась. Впрочем, заключение длилось совсем недолго. Его даже не успели определить на исправительные работы. Тринадцать лет. Третье освидетельствование. И снова он прошел его. А потом промывка памяти и год Средней школы. Насильственное образование – хочешь не хочешь, но десятилетку проходили все. Считалось, что просвещение масс должно остановить волну неконтролируемой преступности, то и дело волнами накатывающую с нижних уровней.
Однако Пятаку это не помогло. Он вышел из учебки окончательно озлобившимся. Годы между четырнадцатью и шестнадцатью показались ему самыми чудовищными в его жизни. Как потенциальный преступник, он носил в себе маячок. Он не мог сбежать, не мог совершить ничего противоправного, ходил на завод, стоял у конвейера и тупо, через определенные промежутки времени, по звонку, дергал за рычаг. Эти два года и трудотерпия до изнеможения озлобили Пятака, превратив его в дикое и почти неуправляемое животное.
И снова все произошло совершенно неожиданно. Последн яя проверка на нормальность. Пятак надеялся, что не пройдет ее и тогда один путь – вниз. Ну а там-то он себя в обиду не даст – к тому времени он стал не просто большим, а огромным. Видимо, к неправильному обмену веществ добавилась усиленная трудотерапия. Несмотря на горы жира, мускулы у Михаила были стальными. Но вердикт гласил: «Отклонения слишком незначительные, признать нормом». И снова насильственное обучение во сне. Очередной год, вычеркнутый из жизни, и полная голова бесполезных, никому не нужных знаний. Ладно еще физика и математика – эти науки хотя бы частично могли когда-то пригодиться, но литература, биология, философия… Все согласно нормам Общего обязательного образования.
А после этого он бежал. Бежал вместе с Монахом. Пятак хорошо помнил эту встречу – они столкнулись совершенно случайно, когда выпущенный из Обучающего центра в целях экономии он отправился пешком в выделенный ему бункер-квартиру – точнее комнату в бункер-квартире. В таком огромном горо де как Санкт-Москоу, вытянувшемся в длину более чем на полторы тысячи километров, подобная встреча с точки зрения теории вероятности была практически невозможной, и тем не менее она состоялась. Ну а потом Пятак не думал ни о работе на заводе, ни о праведной жизни, которая дала бы ему шанс пройти еще один гипнокурс и стать высококвалифицированным рабочим, ну а там и до инженера недалеко, глядишь к пятидесяти ему удалось бы перебраться в один из нижних кубалов Верхнего уровня. Тогда его дети, если бы они у него к тому времени появились, начали бы свою жизнь с более высокого старта, но… Это был долгий путь, путь труда и самоотдачи. А Пятак к тому времени отлично знал, что такое завод, поэтому, выкинув свое «Направление на поселение» в ближайшую урну, отправился за Монахом.