Кровь на эполетах
Шрифт:
– Не сомневайтесь, господин капитан! – подобрался он. – У меня строгий приказ оказывать вам всяческое содействие. Маткой Боской клянусь!
Интересно, чтоб запел, если б я отказался? И, главное, сделал? Зарезал бы москаля? Наверняка. Только и я не идиот – сам приказал бы повесить шпиона на ближайшем дереве. Ладно, проехали.
– В путь, господин Артюхин!
Чарны не обманул – точно вывел отряд на дорогу к Залесью. Мы пробирались какими-то проселками, иногда – по снежной целине, но зато ни разу не столкнулись с патрулями французов, если те, конечно, имелись. А вот нарваться на толпу дезертиров было запросто. С проводником
– Далее мы сами, – сказал поляку у холма. – Путь известен. Можете уезжать, господин лейтенант.
– Мне нужно знать, где вас искать, – насторожился он.
– Через три-четыре дня будем возвращаться этой же дорогой, – сказал я. – Захотите – найдете.
– До встречи, господин капитан! – кивнул он и развернул коня. Я молча смотрел ему вслед. Лети, птичка, лети! Возвращаться этим путем мы не собираемся. Более того, спустя день, свернем на лесную дорогу, и ей проберемся к Залесью. Этот путь хорошо знает Кухарев – зря, что ли, я его брал? Лучше бы, конечно, пристрелить поляка, я и намеревался это сделать, но не захотел пугать Машу. Достаточно она видела смертей. А отведи я Чарного подальше, тот бы сообразил – умный, сука! Осторожный, как волк, убедился в этом по пути. И еще неизвестно, кто бы кого грохнул. Приказать же егерям нельзя – пришлось бы объясняться с офицерами. Ведь в глазах остальных поляк – русский купец, честно исполнивший поручение генерала.
Дальше был спокойный поход, никто не повстречался нам на пути. А после того как свернули с торной дороги – и подавно. Две ночи в лесу, и впереди забрезжил обширный луг, укрытый снегом. Знакомые места. Только путь к ним преграждали сваленные на дорогу деревья. Из густых веток грозно выглядывали наконечники пик и штыки ружей.
– Кто такие? – окликнули из-за баррикады, и голос показался мне знакомым. – Чего приперлись?
Ласково нас здесь встречают! Я остановил Каурку, но ответить не успел – вперед на своей кобылке протиснулся Кухарев.
– Не признал, Егорка? – спросил весело. – Это я, Кухарев.
– Ефимка? – удивленно ахнули за деревьями.
– Кому Ефимка, а кому и его благородие господин подпоручик и Георгиевский кавалер, – важно сказал Кухарев и распахнул полушубок. – Горжет и крест видишь?
– Правда, что ли? – засомневались за баррикадой.
– А ты подойти и глянь, коли зенки заплыли, – хмыкнул Кухарев. – Залил, небось, с утра? Добрался до господской водки?
– Тьфу на тебя! – плюнули за деревьями. Ловко проскользнув между ветками, на дорогу выбрался бородатый мужик с ружьем в руке. Я узнал Егора – бывшего унтер-офицера, оставшегося на хозяйстве в Залесье после отъезда графини. В руке он держал ружье без штыка. Курок на замке взведен.
– И вправду подпоручик, – покрутил головой Егор, подойдя ближе. – И мундир… Эт за что?
– Воевать нужно! – важно ответил Ефим. – Супостата бить, а не в лесу ховаться.
– Кто тут ховался?! – возмутился Егор. – Ружжо у меня, видишь? Штуцер. И у хлопцев добрые, – он указал на баррикаду. – Били мы хранцузов!
– Но не чета нам, – хмыкнул Ефим.
Егор набрал в грудь воздуха, но я не дал разгореться перепалке.
– Здравствуй, Егор! – сказал, выезжая вперед. – Как дела в Залесье? Все ли спокойно?
– Ваш сияство? – удивился бывший унтер-офицер. – Господин Руцкий?
– Его благородие – капитан, – поправил Ефим. – Командир первого батальона 42-го егерского полка, кавалер орденов Святого Георгия. Шапку сними, тетеря!
Егор послушно сдернул с головы шапку и поклонился.
– Оставь! – махнул я рукой. – Так как в Залесье?
– Дык все путем, – ответил Егор и нахлобучил на голову шапку.
– Французы не наведывались?
– Спробовали, – ухмыльнулся Егор. – Тута и остались. А мы ружьишками разжились и амуницией. Кони опять же. Безлошадных крестьян в имении таперь не осталось. Ну, и серебришко…
Ага. Кому война, а кому мать родна.
– Господин капитан дочку привез, – встрял Ефим. – Мать у ней померла. Хочет оставить здеся пока война. Есть кому приглядеть?
– Вона как! – почесал в затылке Егор. – Приглядим, канешна. Найдется кому. Половина дворни в имении.
– Только дочь по-русски не говорит, – сказал я. – Мать француженкой была.
– Глашка по-хранцузски лопочет, – пожал плечами Егор. – Молодой графине прислуживала, от нее набралась. Ее барыня горничной призначила, с собой брать хотела, так у Глашки – дитя грудное, недавно от титьки отлучила. Куда с ним? Приглядит за дитем, ваше благородие, не сумлевайтесь.
– Тогда веди, – кивнул я. – Есть как вашу баррикаду объехать?
– За мной идите, – сказал Егор и свернул с дороги.
Петляя между деревьев, отряд миновал завал и выбрался на луг. Оглянувшись, я увидел, как крестьяне в армяках и войлочных колпаках, забросив ружья за спину, заметают наши следы на снегу еловыми лапками. Неплохо у Егора служба поставлена! От опушки к дому Хрениных вел натоптанный путь, и скоро мы подъезжали к воротам. В доме ждали – Егор выслал вперед посыльного на коне, и, при приближении отряда, створки распахнулись. Я подъехал к крыльцу и спешился. Стоявшая у ступенек дворня поклонилась, мужчины сняли шапки.
– Здравствуйте! – сказал я. – Есть среди вас Глафира?
– Здесь, барин, – ответила молодая, круглолицая женщина в платочке, выходя вперед.
– Парле ву франсе? – спросил я.
– Уи, мсье, – ответила она бойко.
– Я привез дочь, – продолжил я на том же языке. – Она не говорит по-русски. Приглядишь, пока я буду воевать?
– Не сомневайтесь, барин! – улыбнулась Глафира. – У самой двое, нешто ваше дитя не обихожу?
– Пахом, – повернулся к подъехавшим саням. – Неси Машу.
Денщик поднес Мари. Я взял ее на руки. Девочка прижалась ко мне, настороженно поглядывая на толпившуюся у крыльца дворню.
– Иди ко мне, милая! – сказала Глафира по-французски и протянула руки.
– Тетя хорошая, – подтвердил я. – Она тебя накормит.
Мари подумала и протянула ручки горничной. Та подхватила девочку и прижала к груди.
– Накормить и обиходить, – сказал я. – Хорошо б помыть в бане или хотя бы в корыте. У дочки есть запасная одежда, денщик даст.
– Сделаю, – кивнула горничная. Поклониться ей мешала девочка.