Кровь на эполетах
Шрифт:
Те закивали.
– Ладно, такова доля солдатская – живот свой сложить, – продолжил Синицын, – продолжил Синицын. – Но теперь мы при эполетах, – он коснулся пальцем плеча. – Только не видать нам офицерства без вас, Платон Сергеевич. Именно вы убедили Спешнева написать представления на наши чины. Я, как фельдфебель, еще, может, и выбился бы в прапорщики, а вот остальным не светило. Теперь мы благородия. Моих сыновей не запишут в полк, и они не будут тянуть лямку, как их батька[2]. Ни меня, ни их никто не посмеет высечь, даже зуботычину дать не посмеют. Потому как нельзя! Дворяне-с, – хмыкнул он. – Какие-никакие, но по бумагам числимся. С трофеями опять-таки
– Нельзя дворянину в лавке торговать, – возразил я. – В трактире – тем паче.
– Зачем же самому, Платон Сергеевич? – улыбнулся Синицын. – На то людишки есть – мещане или купцы. От живой копейки не откажутся. Я вам более скажу: к офицеру в отставке купцы в товарищи наперебой проситься станут. Дворяне ведь податей не платят, у них барыш больше.
Вот что значит – человек в своем мире живет. Я бы не додумался.
– Так что мы за вас горой, – закончил поручик. – Даже не сомневайтесь.
Остальные офицеры закивали.
– Спасибо, друзья, – сказал я растрогано. – Только не спешите пока лавки заводить. Вот добьем Бонапарта, тогда и решим. Я выйду в отставку – надоело кровь лить, лечить людей стану. Женюсь. Ей вот, – я погладил Мари по голове, – надо мать хорошую найти, да еще с приданым хорошим. Стану помещиком, и такие люди, как вы, мне понадобятся. Управляющими там, заводчиками, смотрителями. Найдем дело. Жалованье хорошее положу. Согласны?
Офицеры переглянулись и закивали. На душе стало тепло. Обзавелся я друзьями в этом мире – и полгода не прошло. На войне люди сходятся быстро.
– Осталось только невесту найти, – заключил я.
– А чего ее искать? – хмыкнул Егор. – Вот Аграфену Юрьевну, графинюшку нашу, и берите. Барышня она добрая, и приданое за ней богатое дадут. У матушки-графини тысяча душ.
– Хочешь возле нас пристроиться? – ухмыльнулся Ефим.
– Почему бы и нет? – расправил плечи Егор. – Мне Наталья Гавриловна, уезжая, имение поручила, и я его сберег. Хранцузов не допустил, крестьяне даже куль господского зерна из закромов не вынесли, хотя пробовали. Быстро разъяснил, – Егор показал внушительных размеров кулак, – а другие мужики добавили. Барыня у нас добрая, людишек почем зря не обижает, такую не грабить должно, а бога за нее молить. Коли Платон Сергеевич Залесье в приданое получит, люди и вовсе обрадуются. Его тут крепко уважают. Пики, что господин капитан нам оставил, помогли от антихристов отбиться. Многие на том разжились. У каждого теперь лошадка есть, сапоги, серебро в кошеле брякает. Часть добычи, как хранцуза прогонят, продадим. Года два можно не думать, где на подати деньгу взять.
Хм! Сомневаюсь, что Егор только от фуражиров отбивался, наверняка и на большую дорогу ходил. Обоз у французов взяли – это к гадалке не ходи. Ну, и ладно, не моя забота.
– Что ж. Жених согласен, люди, – я указал на Егора, – тоже. Осталось невесту уговорить.
– Ну, дык, – Егор почесал в затылке. – Аграфена Юрьевна – барышня добрая, но с норовом.
– Плохо еще мы воспитываем наших графинь, – сказал я голосом товарища Саахова из фильма «Кавказская пленница».
Офицеры захохотали.
– Спокойной ночи, господа! – сказал я, вставая. – Не засиживайтесь! На рассвете уезжаем.
Яков проводил меня в комнату горничной. Ее дети – девочка лет трех и годовалый мальчик уже спали, укрытые одеяльцем. Глафира ловко раздела дочку, оставив только рубашонку, и уложила рядом. Маша поначалу закапризничала, повторяя: «ПапА! ПапА!», но я склонился к ней и стал гладить по головке. Она схватила мою ладонь, подложила под щеку и скоро засопела. Я убрал руку.
– Привыкнет, – улыбнулась мне Глафира. – Не беспокойтесь, ваше сиятельство. Ей, конечно, как дворянской дочери, отдельно спать надлежит, но я мню, что пока лучше с детками. Говорят, ее мамка на дороге умерла, и она возле нее день сидела. Так?
– Именно, – кивнул я.
– Страсти-то какие! – перекрестилась Глафира. – Не тревожьтесь, ваше сиятельство, догляжу вашу доченьку. В другой раз приедете – смеяться будет.
– Спасибо! – сказал я и вышел.
Яков отвел меня в спальню Хрениной. Увидав знакомую кровать под балдахином, я едва не приказал найти что-нибудь попроще, но передумал. Простыни на кровати оказались свежими, перина – мягкой, я упал и провалился.
– Вставайте, ваше сиятельство! Вставайте! – кто-то тряс меня за плечо.
Я открыл глаза. Надо мной стоял Яков со свечой.
– Что случилось? – сиплым голосом спросил я, садясь на кровати. Мне опять снилась хрень с мертвым Наполеоном. Меня вновь привязывали к столбу и расстреливали из ружей мертвецы.
– Человек к дому вышел, – торопливо проговорил Яков. – Вас спрашивает. Одет как купец, говорит, что ваш проводник.
Чарны? Как он нас нашел?
– Вы бы поспешили, ваше сиятельство! – добавил Яков. – Плох он. Как бы не помер.
Черт! Я вскочил и торопливо оделся. Лакей сунулся помогать, но я рявкнул на него – у самого скорее выйдет. Через минуту мы уже спускались по лестнице. Чарного я нашел в прихожей. Он сидел на лавке, привалившись спиной к стене и свесив голову на грудь. Вокруг толпилась полуодетая дворня.
– Расступитесь! – приказал я и присел на корточки перед поляком. Тот с видимым усилием поднял голову и глянул на меня. Черт! В своем мире я повидал немало смертей, и сейчас отчетливо видел: жизнь покидала поляка.
– Господин… капитан… – прошептал он.
– Отойдите! – велел я дворне. Что бы ни сказал лейтенант, лучше обойтись без лишних ушей. – Свечу оставьте!
Яков поставил толстую свечу на пол, и вместе с дворней отошел к лестнице.
– У меня…
Чарны с видимым усилием поднял руку и заскреб пальцами по армяку. Я распахнул его и вытащил пакет, завернутый в коричневую бумагу.
– Генерал… – прошептал он.
– Понял, – кивнул я. – Что с вами?
– Ночь скакал… – слова давались ему с трудом. – Потом день. Казаки… Стреляли… Ушел, но они попали…
Голова его вновь упала на грудь. Я похлопал его по щекам.
– Говори! Нас как нашел?
– Следы… – улыбка тронула его побелевшие губы. – От Чарного не скроешься… Кони пали, пешком брел… На дороге – баррикада, хлопы костер жгли. Обошел – и к дому. Генерал…
Он захрипел и повалился набок. Я бросил пакет и подхватил обмякшее тело. Уложив на лейтенанта на спину, приложил пальцы к сонной артерии. Пульса нет. Повернув тело к свету, я разглядел на спине входное отверстие от пули. И он еще шел!