Кровь на мечах. Нас рассудят боги
Шрифт:
– К бою! Лежачего не добивать, – прогремел он, обернувшись.
Хотя это уже послабление, крики зрителей были полны ликования.
– К бою!!! – подхватили дружинники и отроки. Сейчас воинское братство было едино, как никогда. Разве что в настоящем бою случается так же.
Внутри заколотило: «Упадешь, и не быть тебе даже младшим гриднем!»
Живач с быстротой вепря ринулся на Добродея, чешуйчатый панцирь придавал дружиннику сходство с каким-то однокрылым сказочным зверем, но не человеком. Первый натиск был страшен, но Добря
– Вперед, ты ж не тыква какая! Покажи ему! – закричал Горян.
И от этого возгласа единственного друга перестали ныть кости, сгинула боль от вчерашних ран, не чесались больше царапины. Ловко выйдя из-под нового удара, Добря послал свой, секущий. Но Живач был начеку и отвел хитрый выпад.
Добродей бросился на противника, выставив перед собой щит, нес вдоль земли, норовя угодить в Живача его верхним краем. Но тот успел одним движением погрузить в липкую грязь острый конец своего, подперев коленом, и тем поставил непроходимый заслон на пути хитрого юнца. Стремление Добри словно бы разбилось о стену.
Но отскочил, и вовремя. Где только что стоял, просвистел клинок Живача. В три шага дружинник нагнал Добрю и обрушил на него шквал ударов, отчего Добродеев щит дал слабину, затем и вовсе расщепился, причем куски повисли на предплечье и их не удавалось стряхнуть.
– Держись! – кричал Горян.
– Д-дерись! М-меча не опускай, – подсказал Живач, отступая и тем самым давая молодому противнику короткую передышку.
В какое-то мгновение Добря представил лицо чернявого, словно бы заглянув в завтрашний день, услышал хрюканье и гогот, ехидный смех недругов.
«Лучше прямо сейчас голову сложить», – решился он, отирая грязь и пот со лба.
Все ахнули, когда Добря стянул с головы островерхий шлем. Но он и не думал сдаваться. Шлем полетел точно в Живача, тот прикрылся, отражая внезапную напасть. Добря бросился на дружинника из последних сил, яростно, отчаянно, отважно.
Дядька учил: если даже первые удары не повергли врага, если плашмя попал – главное, что не мимо. Ничто не напрасно! Пусть противник отходит, пусть теряет дыхание, пусть спотыкается – только сам не провались и не попадись на хитрость. Лови удачу и не упускай, быть может, единственной возможности победить.
Очевидцы схватки замерли, когда под напором юного воина Живач стал отступать. Добродей поднажал, чуя, что не сдюжит, если вот сейчас не опрокинет противника в эту глину. Прикрытый щитом Живач не разглядел или не захотел разглядеть, в какой миг и как напрыгивал Добря. Но, попятившись, дружинник вдруг медленно повалился наземь, точно ворота, снесенные тараном. Следом, не удержав равновесия, рухнул и победитель, успел, однако, поднять меч и угодил поверженному рукоятью точно в грудь.
– Па-аздравляю, д-дурень! – ойкнул Живач и подмигнул изумленному Добре, как перед схваткой. – Но п-почему же ж именно мне… и т-так больно?
Удача –
В море даже тот, кто отродясь в Удачу не верил, начинает задумываться, молить, приносить щедрые дары, искать Ее благосклонности.
А о том, что Удача любит дерзких, догадываются немногие.
Вот и воевода Хорнимир побелел, и кормчий заикнулся было поспорить:
– Но как же так! Берег-то…
– Полно, – с хмурой усмешкой перебил Осколод. – Направляй лодьи, куда велено.
Но кормчий все-таки выпалил:
– Берег слишком далеко. Вдоль пройдем – целее будем.
– Пусть далеко. Зато напрямик путь короче, – возразил князь, – и безопаснее. О нашем походе уже всем окрестным племенам известно, столько кораблей даже в море не спрячешь.
Громко сглотнув, воевода Хорнимир оглянулся. Лодий и впрямь много. Когда шли по рекам, дыша друг другу в корму, казалось, будто меньше. Теперь же все море пестрит от ладных славянских судов, длинные весла беспрерывно взбивают волны.
– Как бы нам морского царя не потревожить… – пробормотал Хорнимир.
– Да при чем тут царь? – нахмурился Осколод. – Племена, что живут по берегам, – вот настоящая опасность. Пристанешь по ночи – могут и камнями закидать, и стрелами. Говорят, явились некие печенеги, хазарскую степь проутюжили, угров подвинули к морским берегам, а за ними булгаре дунайские. И все кочевники, при конях. А нам от судов никуда. Людей прежде времени потеряем, и так на каждой остановке…
– Когда столько лодий разом идет, – осторожно ввернул в разговор кормчий, – никто напасть не осмелится.
На щеках князя вмиг вздулись желваки, крупные, как яблоки.
– Все равно правь, куда велено! Так путь короче! А в ночь – сгрудиться всем да сцепиться, пока не рассветет.
– Все равно первее любого гонца у стен царьградских будем, – пробурчал Хорнимир.
– Эх, воевода! Ромеи тоже не дураки – чудовищными зеркалами ловят они солнечные лучи и посылают на многие версты вперед, передавая знак от крепости к крепости, и так до самой столицы. Прошлый раз повезло нам – давно зерцала они не чистили. Но дважды на одни грабли только русь и наступает. Ромеи – нет.
Вздох кормчего прозвучал очень тихо, потонул в плеске волн. И хоть корабельщик много лет ходил под парусом, хоть и считал себя более сведущим в этом деле, ослушаться князя не решился.
«Удача любит дерзких!» – мысленно выпалил Осколод и вперил взгляд в горизонт.
Эти слова он повторял словно молитву, каждый миг с тех пор, как миновали днепровское устье и вышли в море. Именно тогда ветер поменял направление, именно тогда пришлось спустить все паруса и как следует налечь на весла, а весла – дело непростое.