Кровь на мечах. Нас рассудят боги
Шрифт:
Видя это, князь Навуходоносор разгневался, велел разжечь печь и бросить верующих в ее чрево. Жар был до того силен, что воины, исполнившие волю князя, сгорели. А трое юных мужей пели хвалебную песнь, прославляя Господа, и он услышал, послал ангела оградить их от пламени. Так Ананий, Азарий и Мисаил остались целы.
Сие чудо удивило князя, и он повелел верующим выйти из горящей печи. А как только узрел, что жар не опалил ни тела, ни одежду, сказал: «Благословен Бог… Который послал Ангела Своего
Добродей сидел, открыв рот, и сам не понял, как так вышло (после долго корил себя и грустил), но с языка все-таки сорвалось словцо:
– Врешь.
К удивлению молодого гридня, слово подхватили многие. Могильной тишины, в которой слушали последнюю басню ромея, как не бывало.
Византиец отбивался от нападок и обвинений. Его соратники тоже увязли в споре, над их столом нависло несколько дружинников, каждый потрясал кулаками, кричал, брызгал слюной. Вот уже кто-то схватил кувшин – дурной признак. Кто-то взвешивал в руке большую кость.
«Все верно, – хмуро рассудил Добродей. – Неча врать. Мы, славяне, кривды не терпим!»
И вновь голос Хорнимира перебил общий грохот.
«На то он и воевода, – вздохнул гридень. – Эх, кабы и мне луженую глотку…»
– Тихо! Тихо! Пусть Яроок скажет!
Жрец поднялся, расправил плечи. Лицо, что весь пир мало отличалось от деревянных ликов на капище, стало светлым, уголки губ так и норовили прыгнуть вверх.
– Я как думаю… Может, ромей и правду сказал. А может, и нет. Ведь в мире как бывает? Правда с Кривдою рядом ходят, рука об руку.
– И че?
– Пущай ромей на деле докажет… – протянул Яроок и все-таки не смог сдержать улыбки.
– Точно! – подхватил кто-то.
– Правильно! В печь его!
– Троих!!! – завопили из дальнего угла. – Троих ромеев в один прихлоп!
Добродей заметил, как побелел Михаил, вцепился в стол. А народ явно повеселел, вновь потянулся к кувшинам с брагой и хмельными медами. Князь тоже не грустил, зато княгиня озиралась опасливо, после зашептала на ухо Осколоду.
Князь вскинул руку, обратился к византийцу:
– Ну, так что? Докажешь?!
Михаил сглотнул, пробормотал:
– Господь говорит: «Если что попросите во имя Мое, то сделаю…» – Михаил запнулся, вскинул голову и продолжил уже громко: – А еще Господь речет: «Верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит и больше сих сотворит, когда оное должно свершиться не напоказ, а для спасения душ».
– Господь-то ладно, а сам-то что скажешь? – прогремел Хорнимир.
Иерей шумно выдохнул, глянул вверх, будто там не мореные балки, а само небо:
– Хотя и нельзя искушать Господа Бога, но если
– Че? – пробормотал Добродей в ухо Златана.
– Да тихо ты… – отозвался гридень и потянулся за новым куском жареного мяса.
Ромей учтиво поклонился Осколоду, голос прозвучал уверенно:
– Светлый архонт, дозволь отправить гонца на мою лодью. Чтоб Евангелие принес. Книга такая… Священная реликвия.
– Разрешаю.
Осколод не успел договорить, а один из ромеев уже вскочил из-за стола и помчался прочь.
Теперь ели и пили молча, изредка перешептывались. На Михаила поглядывали с уважением: хоть и ромей, а смел. Даже слишком. Тот тоже не унывал, молился, сложив ладони лодочкой и возведя взгляд к потолку.
А Добродей пытался вообразить печь князя Навуходоносора, мысленно прикидывал, в какой из очагов княжьего двора могут поместиться одновременно три мужчины, ну даже очень худосочных отрока, пусть и так. Еще думал, как бы при эдаком пламени терем не подпалить.
Наверное, про это же думал и Осколод, потому как при возвращении гонца сказал веско:
– Негоже посылать в полымя гостей. Особливо тех, что с миром пришли.
Но Михаил вроде бы и не расслышал слов владыки, принял из рук гонца большую золотистую книгу, прижал к груди. Губы иерея двигались, но слов не разобрать.
– Что это? – кивнул Осколод.
– Евангелие. Слово Божие.
– Вот как… – протянул князь. – В первый поход на Царьград мы такие вещицы видели…
Старшие дружинники и воевода закивали, кто-то заметил весело:
– Хорошо горят! Получше бересты!
Взгляд ромея в мгновенье стал острым, будто хотел насквозь проткнуть шутника, да не вышло.
– Помню, – кивнул Осклольд. – Вот эту вещицу в огонь и брось. Коли не сгорит, значит, правда за тобой.
Из просто бледного Михаил стал белоснежным, после чуть позеленел. Костяшки пальцев тоже побелели – так крепко сжимал книгу.
– Святотатство… – выдохнул кто-то из ромеев.
На него тут же цыкнули.
– Ну, Михаил, давай уже! Не томи! – прикрикнул князь. – Тут вот и очаг имеется!
К очагу ромей шел медленно, беззвучно шевелил губами – молился. Казалось, самый легкий способ отнять у иерея эту золотистую книгу – отрубить руки. Подойдя к очагу, Михаил замер, будто заледенел. Добря даже испугался, что ромей, позабыв о милостивом решении Осколода, сам шагнет в огонь.
– Если книга останется неопаленной, – крикнул князь, – я сам твоему богу поклонюсь, а других богов отрину!
Этот звук вывел византийца из оцепенения. Он поднял книгу над головой, закричал дурным голосом: