Кровь. Царство химер
Шрифт:
Лежа на матрасе, Моника тяжело вздохнула. Не так все просто. «Избавление» сейчас — в руках Свенсона.
В замке повернули ключ, скрипнула дверь.
Она закрыла глаза. Еще неприятней, чем сидеть взаперти в этой белой комнатке, ей было видеть Свенсона. Или того типа с восточной внешностью, благоухавшего как парфюмерная лавка. Карлоса.
Судя по шагам, вошли несколько человек. Что-то тяжело упало на бетонный пол. Что? Смотреть не хотелось.
Шаги удалились, дверь снова заперли снаружи.
Моника долго медлила, прежде чем
Посреди комнаты лежал ничком какой-то человек. Лица не видно. Камуфляжный комбинезон, вымазанные грязью черные ботинки. Руки скованы за спиной. Темные волосы. Томас?
Моника вскочила.
Похож, только вот одет по-другому.
Она спешно приблизилась. Мужчина точно — руки слишком мускулисты для женщины. Обошла его кругом и увидела лицо.
Томас!
Мысли понеслись вскачь. Он пришел за ней! Он знал, где ее искать. Одет как солдат. Где же остальные?
В другое время ей стало бы дурно при виде человека в наручниках и без сознания, но нынче время было особое, и появление друга наполнило ее такой радостью, что она едва не расплакалась.
Встав на колени, она легонько потрясла его за плечо, прошептала:
— Томас!
Дышал он ровно. И она потрясла сильнее:
— Томас!
Щека прижата к полу, губы смяты. Однодневная щетина. Волосы растрепаны.
— Томас!
Он шевельнулся, было и тут же снова затих.
Она встала, оглядела его с ног до головы. Что же он за человек на самом деле? Сто раз ее мысли обращались к Томасу Хантеру, начиная с того дня, как он похитил ее ради ее собственной безопасности. Ради спасения мира — так он сказал. Что показалось бы полным бредом любому трезвомыслящему человеку.
Теперь-то она понимала. Он был особенным. Знал то, чего не мог знать, и готов был рисковать жизнью, защищая это знание.
На личном уровне — защищая ее. Спасая ее.
Моника взглянула на камеру слежения. Смотрят, конечно же. И слушают.
Подойдя к раковине, она зачерпнула лабораторным стаканом воду из тазика (проточной воды внутри горы не имелось, во всяком случае, ее не было в этой комнатушке), сдернула с вешалки полотенце и вернулась к Томасу. Намочила полотенце и осторожно протерла ему лицо и шею.
— Очнись, — прошептала. — Давай, Томас, пожалуйста, ты мне нужен в сознании!
Она побрызгала водой ему на голову, лицо, плечи, еще раз потрясла. Он шевельнул губами, сглотнул. Веки, наконец, дрогнули и приоткрылись.
— Это я, Моника.
Он скосил на нее глаза, расширил их и снова закрыл. Застонал и попытался встать.
Она потянула его за скованные руки, надеясь помочь. Кое-как он подобрал под себя колени — толку от ее помощи было мало, однако он и сам был полон решимости. И, в конце концов, изловчился сесть.
— Ты в порядке? — спросила она.
Глупый вопрос.
— В меня выстрелили, — сказал он.
— Ранили?
Но крови на его одежде она не видела!
— Нет.
Он покрутил шеей, сглотнул.
— Тебе нужно лечь. Давай-ка я помогу.
— Я только встал.
— У меня есть матрас.
— У нас нет времени. Как только они поймут, что действие наркотика кончилось, тут же явятся. А нам надо поговорить. Ты можешь снять с меня наручники?
Она посмотрела на них:
— Как?
— Ладно, брось. Черт, у меня в голове что-то…
Он вдруг вытаращил глаза.
— Что? — встревожилась она.
— Я не видел снов!
— Опять эти сны. Что они такое — понять невозможно, но, конечно, нечто большее, чем обычные сны.
— Наркотик, — сказала она. — Может, это он повлиял?
Он заговорил так, словно и впрямь грезил наяву:
— За эти две недели я в первый раз не видел сна. Находясь здесь, я имею в виду. Там-то я не видел их пятнадцать лет, потому что ел плоды рамбутана.
— Рамбутана, — эхом повторила она.
Стоит на коленях, в наручниках, в белой подземной темнице… мир погибает от вируса, носящего ее имя… а он рассуждает о каких-то плодах!
— Мы думаем, что ты можешь быть связана с Рашелью, — сказал он. Некоторое время пристально смотрел на нее. Потом отвернулся и пробормотал себе под нос: — Черт, черт. Полное безумие.
С чего он взял, что она может быть связана с Рашелью, Моника не поняла, но в данный момент значения это не имело — возможно, он просто еще не пришел в себя. Значение имело то, что он, похоже, был единственным человеком, способным ее отыскать. Она снова бросила взгляд на камеру. Нужно быть осторожнее.
— Нас слушают. Сядь на мою постель и прислонись спиной к стене.
Вроде бы понял. Она помогла ему дойти до матраса, он сел и вытянул скрещенные ноги.
— Если будем говорить тихо, нас не услышат, — сказала она, садясь рядом.
— Ближе, — велел он.
Она придвинулась, так, что колени их почти соприкоснулись. И спросила:
— Как ты меня нашел?
Он посмотрел на нее, потом отвел взгляд:
— Сначала — о вирусе. Его рассеяли.
— Я… я знаю, — сказала она. — Насколько все плохо?
— Плохо. Двадцать четыре аэропорта. Он распространяется беспрепятственно.
— Аэропорты не закрыли?
— Это не замедлило бы его продвижения настолько, чтобы оправдать панику. — Голос Томаса зазвучал тверже — действие наркотика заканчивалось. — Когда я улетал из Вашингтона, о существовании вируса знали только правительства зараженных стран. Но тайной эта информация останется недолго. Мир узнает о вирусе в ближайшие несколько дней.
Она тихо выругалась по-французски:
— Поверить не могу, что это и впрямь произошло! Мы ведь приняли все меры предосторожности. Вакцину нужно было не просто нагреть до определенной температуры, но еще и продержать в таком состоянии два часа. Час и пятьдесят минут или два часа и десять минут — и мутация не сохранилась бы.