Кровавая ярость
Шрифт:
И над снежным покрывалом возвышался небольшой холм.
С каждым шагом тяжесть в ее сердце росла… пока она совсем не перестала дышать. И затем она наклонилась и положила голую руку на снег.
Перевернув ладонь, она вспомнила волдыри.
Когда это случилось, было так же холодно, как и в эту ночь. Но она решила копать. Она использовала кухонный нож, чтобы взрыхлить твердую, замерзшую землю, а затем раздирала почву голыми руками. Три фута вниз, она не могла копать дальше, потому что рук уже не хватало.
Тогда она вернулась в дом.
Ребенка
Вернувшись к могиле, она наклонилась и положила крошечный комок на землю. В вырытую ямку первыми попали именно ее слезы. И затем она голыми руками вдавливала куски замерзшей земли, ее кровь смешивалась с глинистой почвой.
Беспокоясь, что хищники найдут это место, она вернулась в дом. У заднего входа лежали камни, отложенные для какого-то дизайнерского проекта на террасе, который так и не осуществили. Один за другим она перенесла их на могилу и выложила в форме пирамиды.
А потом сидела на холоде, пока не затряслась от переохлаждения.
Прямо как сейчас.
Только обжигающий свет самых ранних рассветных лучей побудил ее вернуться внутрь… и она тогда ушла не потому, что хотела жить, а потому, что решила смыть свою кровь с кухонного пола.
А также из-за старого поверья о том, что самоубийцам закрыт вход в Забвение.
С наступлением темноты она выкопала этот куст и пересадила его… а потом ушла, не зная, куда направляется.
Первые несколько дней она провела на улицах, защищаясь от солнца в переулках за мусорными контейнерами. Ей хотелось верить, что, в конце концов, она встретится со своим ребенком.
Она до сих пор этого хотела.
Как ни странно, она вспомнила, насколько оживлен город днем. Она знала лишь ночной Колдвелл, поэтому движение на городских улицах, говор прогуливающихся людей и оживленная атмосфера стали для нее полной неожиданностью.
В конце концов она решила, что ей нужно что-то делать. Она устроилась поваром в закусочной, взяв на себя ночную смену, за которую платили относительно неплохо, потому что большинство людей не хотели работать в столь позднее время.
И затем увидела тот пост в закрытой группе Фейсбука о программе обучения Братства.
Сев задницей прямо на землю, Ново уставилась на камни, которые сама когда-то сложила один за другим.
— Серенити [108] , — сказала она вслух. — Я назову тебя Серенити. Надеюсь, что ты обрела покой в Забвении.
Глава 44
— Ты — особенный друг моего дяди.
При звуке детского голоса Сэкстон отвел взгляд от закрытой двери операционной. Битти находилась рядом с ним в коридоре учебного центра, оба ее родителя стояли позади, а в руках она держала игрушечного тигра. На девочке было красное платье, ее темные волосы завивались на концах, взгляд был невинным, но очень взрослым.
108
С
Она не понаслышке знала, что такое страдания. И уже свыклась с этой постоянной печалью, не так ли? — подумал он с грустью.
Откашлявшись, Сэкстон присел на корточки, чтобы встретиться с ней взглядом.
— Да, так и есть. Откуда ты знаешь?
— Мой дядя рассказал мне все о тебе. Когда мы как-то ночью собирали вместе головоломку, он сказал, что ты его особый друг, и что он очень тебя любит.
Сэкстон думал, что выплакал все слезы: после поездки в машине скорой помощи с Раном, которого дважды реанимировали, а затем, наблюдая, как за Доком Джейн и Мэнни закрывается дверь палаты, в которой они скрылись, чтобы вставить какую-то трубку или что-то подобное в горло Рана… он полагал, что не сможет проронить ни слезинки.
Нет.
Его глаза снова наполнились слезами.
— Я тоже очень люблю твоего дядю. Он тоже мой особенный друг.
— Вот, — она протянула ему плюшевого тигра. — Его зовут Мастимон. Он всегда меня защищал. Можешь пока оставить его у себя.
Сэкстон трясущимися руками принял драгоценный подарок, и, прижав его к сердцу, притянул девочку к своей груди. Длины ее ручек не хватало, чтобы обнять его, но он чувствовал исходящую от нее силу.
— Новости есть…? — Рейдж выглядел абсолютно несчастным.
Выпрямившись, Сэкстон с удивлением осознал, что Битти все еще его обнимает. Естественным движением он положил руку на ее плечико, их мгновенно сблизило горе.
— Еще нет, — сказал он Брату. — Они словно навечно там засели.
— Они знают, кто это сделал?
— Вишес выясняет. Я не могу сейчас даже думать об этом. Я хочу одного — чтобы Ран… — он замолчал. — Мы просто будем молиться о хорошем, правда, Битти?
— Да, — кивнула девочка.
— Тебе принести что-нибудь? — спросила Мэри.
— Нет, но спасибо за заботу.
Приходили и другие Братья, тоже спрашивали о последних новостях, разговаривали с ним. Кто-то принес ему кофе, но когда он попробовал его, то мог думать лишь об одном: о той кружке с кофе, который Ран сварил ему двенадцать часов назад.
Тот был идеален. Все остальное не шло ни в какое сравнение.
Он больше никогда не сможет пить этот напиток.
Боже, казалось невозможным, что жизнь, которая шла таким счастливым чередом, в один момент разбилась о кирпичную стену ужаса…
В дальнем конце коридора открылась стеклянная дверь офиса, и в помещение вошел Роф. Лицо короля искажала темная ярость, и его королева, Бэт, казалось, словно пыталась его удержать… не преуспев в этом деле.
Роф подошел к ним и остановился напротив, и Сэкстон не мог никак посмотреть ему прямо в глаза, пусть и незрячие.
— Кто сделал это? — прорычал Король. — Кто, мать твою, сделал это?
— Я думаю, что это были люди… — Сэкстон глубоко вздохнул. — Мы с Раном остановились в том доме, чтобы помочь домовладелице, которую они преследовали.