Кровавые девы
Шрифт:
«Прошу тебя, Господи, помоги ему благополучно вернуться домой…»
Глава шестая
Поскольку человек существует отнюдь не в вакууме – и поскольку Эшер догадывался, что dvornik или консьерж «Императрицы Екатерины», получающий от кого-либо из германского посольства, а заодно и от местного отделения Тайной полиции некоторую прибавку к жалованью, следит за приездами и отбытиями гостей из-за границы, посещающих Петербург в столь неурочный, немодный сезон, – на следующее утро он еще раз тщательно выбрил темя, заново выкрасил остатки волос и усы, перечел редакционную полосу прихваченного с собою номера «Чикаго Трибьюн» и отправился с визитом в Министерство полиции. Несколько
– Прослышал я, будто ее сюда понесло, – громогласно, с резким, скрежещущим выговором уроженца Среднего Запада, ничуть не похоже на мягкую, негромкую речь профессора филологии из Нового Колледжа, Оксфорд, объявил он. – Нет, я беспорядков чинить не намерен, но и дураком, будь оно все проклято, себя выставлять не позволю. Тот тип, с которым она сбежала, назвался русским графом, а еще мне известно, что при нем имелись письма из Санкт-Петербурга, потому я и здесь. А-а, как бы там ни было, будь прокляты все бабы на свете! Думаю, насчет графства этот ублюдок соврал, но начать я решил отсюда.
Не стоило бы и упоминать, что о пребывании кого-либо из членов невероятно богатого семейства Орловых (Эшер упорно именовал их «Орлофф») где-либо неподалеку от Чикаго у полиции сведений не нашлось – тогда как о любых эскападах Орловых, особ едва ли не царской крови, немедля узнавал весь Петербург.
– Так и знал, – буркнул Эшер и изложил скучающему чиновнику заключительную часть заготовленного рассказа в тоне брюзгливом, надменном и покровительственном ровно в той мере, чтоб самому не угодить под арест.
Подобная манера держаться прекрасно помогала избежать узнавания со стороны тех, кто встречал его в качестве скромного, неприметного профессора Лейдена. Во время стремительно нарастающей международной напряженности Аусвертигес Амт, скорее всего, направит в столицу крупного государства агентов из самых опытных, так что лишняя предосторожность вовсе не повредит.
Покончив с визитом в полицию, он нанял кеб, отправился за реку, на Кировские острова, и справился у лакея в напудренном парике и синей с бордовым ливрее, встретившего его у парадных дверей чрезвычайно роскошного дворца, в городе ли сейчас князь Разумовский. Лакей на безукоризненном французском ответил, что так оно и есть, согласился (за два рубля), приняв у мсье Пламмера визитную карточку, осведомиться, в самом ли деле его сиятельство дома, и удалился, оставив Эшера в гостиной, по сравнению с коей особняк леди Ирен Итон мало чем отличался от наемной комнатушки в одном из ист-эндских доходных домов. Вернувшись, лакей намекнул, что его хозяину отнюдь не стоило бы опускаться до разговоров с американцем, особенно в столь ранний утренний час (то есть во втором часу пополудни), однако мсье Пламмера он примет. Пожалуйте сюда, мсье.
Во взгляде, поднятом князем от письменного стола навстречу впущенному в кабинет Эшеру, не отразилось ни искорки узнавания. Как только лакей затворил за собою двери, Эшер снял пенсне, бросил пыжиться на американский манер, принял обычную позу и собственным, обыкновенным голосом заговорил:
– Ваше сиятельство?
Златоусый великан изменился в лице:
– Джейми?!!
Эшер поспешно приложил к губам палец. Голосу князя Разумовского мог бы позавидовать оперный бас.
– Ну и ну… Боже правый!
Обогнув стол, князь сгреб Эшера в охапку и расцеловал в обе щеки.
– Откуда вы взялись, а? Я думал, вы больше не…
– Совершенно верно, – подтвердил Эшер, вновь предостерегающе подняв кверху палец. – Я в Петербурге по частному делу, ваше высочество. О моем приезде не знают даже в Департаменте.
– А ваша красавица леди?..
– Осталась дома.
– И правильно сделала. Великий пост в Санкт-Петербурге… – Покачав головой, Разумовский театрально передернулся. – А не смогу ли я заинтересовать вас приглашением на благотворительный бал Теософического общества [20] нынче вечером в Зимнем дворце? Черногорские княжны стремятся не упустить последних пожертвований перед тем, как все сбегут в Крым… Гостей съедется – страсть: и все столичные шарлатаны, и вообще все, взыскующие расположения их светлостей…
20
Теософическое (теософское) общество – международная общественная (по сути – религиозно-оккультная) организация, основанная в конце XIX в. Еленой Блаватской.
Князь подкрутил роскошный ус. Под «всеми», насколько понимал Эшер, имелись в виду две-три тысячи человек (из полутора миллионов столичных жителей) светских щеголей и правительственных чиновников высшего ранга.
– Почту за честь, ваша светлость, – склонил голову Эшер, мысленно радуясь, что не забыл прихватить в дорогу вечерний костюм.
С Разумовским он познакомился не в Петербурге – в Берлине, где князь отвечал за рутинный сбор сведений от местных агентов разведывательного бюро – то от клерка с грешками за душой, то от офицера кайзеровского генштаба, живущего не по средствам и вовсе не возражающего, чтоб его карточные долги погашали без лишних вопросов. Сущие пустяки, мелочи, из которых на девять десятых и состоит работа разведчика… Конечно, на помощь высокородного дипломата, хоть в чем-либо противоречащего интересам Российской империи, Эшер отнюдь не рассчитывал, но знал: ему можно довериться как другу.
В петербургском отделении его собственного Департамента таких отыскались бы считаные единицы.
– Превосходно! Вундербар! – Подтолкнув Эшера к креслу у натопленной печи, монументального сооружения, облицованной плитками узорчатых изразцов с позолотой, князь позвонил в колокольчик. – А то, знаете ли, все эти банальные разглагольствования насчет положения в Сербии или общения с мертвыми довольно скоро до оскомины надоедают: серьезная нехватка достоверной информации ни той, ни другой теме совсем не на пользу. Чаю со мной выпьете, Джейми?
– Мистер Пламмер. А от приглашения я, пожалуй, буду вынужден отказаться. Неужто в городе не осталось никого из Берлина? Или, к примеру, из тех, кто был в Южной Африке?
– Либо в Китае, либо в Вене, либо в Боснии, либо в Месопотамии…
– А о Месопотамии вам кто рассказал? – с усмешкой парировал Эшер.
В ответ Разумовский шутливо погрозил ему пальцем:
– Бросьте, Джейми. Всех лиц никому не запомнить – ни вам, ни им. Насколько я могу судить, из людей дельных в германском посольстве остались лишь те, кто работает там со времен царя Александра – а то и вовсе с царствования Екатерины Великой. Давайте-ка, рассказывайте, чем я могу помочь в вашем «частном деле»? Чего ради вас занесло за тысячу восемьсот миль от прекрасной мадам Эшер, да еще в то время, когда германцам загорелось захватить Марокко, а мир вот-вот захлестнет революция?
– А вот это меня не касается, – отрезал Эшер, принимая чай – в серебряном подстаканнике, с куском сахара, заваренный крепче, чем в Англии варят кофе, – от все того же ливрейного лакея, соизволившего подойти к нему с подносом в руках.
Облагодетельствовав Эшера, лакей удалился, и тогда князь, понизив голос, продолжил:
– А что же вас тогда касается, Джейми? Что привело вас к нам? Дорога неблизкая, время года для поездок не лучшее, и все это чистая правда.
– Правда ли, нет ли, – в той же мере понизив голос, ответил Эшер, – услышав, что я хочу выяснить, вы в любом случае решите, будто я спятил.