Кровавые девы
Шрифт:
– Путешествуем мы нечасто, – некогда рассказывал ему Исидро. – Путешествующий вампир – тот, кто от малейшего прикосновения солнечного луча вспыхнет неугасимым огнем, – неизменно предвещает грядущие пертурбации. Перемены. А каких-либо перемен, если на время забыть о территориальных претензиях хозяев, никто из нас не любит и не желает.
Следовало полагать, именно это и побудило Исидро расстаться с Эшером в Берлине. Опыт его собственных столкновений с хозяевами Парижа и Вены свидетельствовал, что любой из них, скорее всего, прикончит человека, сопровождающего заезжего вампира, без лишних раздумий – скажем, затем, чтобы тот не предал их существование широкой огласке или просто чтобы дать незваному гостю понять: чужих, дескать, здесь не потерпят.
При определенном везении Исидро отыщет хозяина Санкт-Петербурга и наладит с ним отношения сегодня же ночью,
Тем временем самому Эшеру предстояло отыскать собственных «хозяев».
В Санкт-Петербург он приезжал так давно, что найти кого-либо из старых знакомых в посольстве не рассчитывал. Вдобавок, учитывая нынешнее состояние международных дел, за роскошным особняком на набережной Невы наверняка круглые сутки следят германские шпионы, а после фиаско в Южной Африке он просто не мог бы с уверенностью сказать, каким образом посольские умники распорядятся полученными от него сведениями. Вместо этого Эшер после позднего завтрака из кофе с булочками отправился в довольно убогие кварталы к северу от канала: там, на одной из боковых улочек, держал табачную лавку некто, якобы носящий фамилию Эрвье.
– Боже правый, Эшер, да ты ли это?! – воскликнул хозяин, якобы уроженец Швейцарии, после того как единственный покупатель ушел и оба покончили с обычным вступительным диалогом насчет вирджинских сигар.
Эшер подмигнул лавочнику из-за стекол пенсне:
– Последние годы уж очень нелегкими выдались…
– Нелегкими? Скажешь тоже! Будь они вправду нелегкими, ты бы не хуже моего облысел, – парировал Эрвье (во святом крещении – Макэлистер), похлопав себя по розовому, глянцевито блестящему темени, – а твоей шевелюре любой школьник еще позавидует! К тому же я слышал, на Фирму ты больше не трудишься.
Эшер, сощурившись, взглянул ему прямо в глаза.
– И не ослышался, – в весьма многозначительном тоне подтвердил он. – С Уайтхоллом я больше никаких дел не имею и иметь не хочу.
– А в Петербург, значит, так, для поправки здоровья?
– Именно.
– Ага, разумеется, зимой тут, за полярным кругом, как раз самый курорт. Где остановился?
– Весточку мне можно оставить в заведении Флекова.
Всякий работавший в Санкт-Петербурге довольно быстро выяснял, что половиной книжных лавок, кафе и газетных киосков заправляют мелкие буржуа, за пару лишних копеек готовые служить «почтовыми ящиками» хоть самому Сатане. Заведение Флекова находилось на Вознесенском проспекте, достаточно далеко от «Императрицы Екатерины», чтоб вовремя заметить увязавшийся следом хвост. Вдобавок на слежку за каждым «почтовым ящиком» в городе не хватит денег даже у германцев.
– Только учти: там я представился Вебером.
Отнюдь не новичок в Департаменте, интересоваться, как он назвался владельцам гостиницы, Эрвье даже не подумал.
– В посольстве теперь кто за главного? – спросил Эшер.
С этого вопроса начался привычный, приятный своей обыденностью разговор накоротке, точно такой же, как в старые добрые времена. Что представляет собой новый шеф? Кто из германцев нынче в городе? Стали ли русские хоть сколько-нибудь расторопнее, чем в девяносто четвертом? (Как же, держи карман шире!) А тайная полиция по-прежнему нос всюду сует? А с Революцией как? Назревает или же выдохлась с учреждением Думы?
Расспрашивать о германских ученых он не рискнул: одному богу известно, что натворят бездари из Департамента, начав наводить справки, и чем их бездарность аукнется, а вот прощупать почву – дело совсем другое.
– А как дела выглядят из Лондона? – в свою очередь спросил табачник. – Посольские мне передают кое-что, но все это выхолощено цензурой, а дипломаты, как обычно, держатся в рамках и против Страны Отцов словечка не скажут, и потому я всякий раз думаю: не врут ли мне, часом?
– Они идиоты, – резко ответил Эшер. – И врут, разумеется, тоже. Всем нам врут. Британия строит линкоры нового класса, и потому германцы строят такие же. Германия обзаводится девятидюймовыми пушками, значит, и Франции нужны пушки не хуже, иначе ей конец. А всякому напоминающему, что война между нашей и их коалициями обернется Армагеддоном, бойней невиданного масштаба, ответ один: «Что ж, мы должны защищать свои интересы за рубежом», – или, помоги нам Господи: «Дем дойчен георт ди вельт»… мир-де принадлежит немцам… Да, «нам нужны территории, пусть даже принадлежащие иностранцам, дабы ковать будущее согласно нуждам нации», сказано в Германии, но с тем же успехом это мог бы сказать и Асквит [15] , и любой другой из парламентских недоумков. «Война придает человечеству сил!» «Избави Бог нас от жизни в мире, утратившем мужество, боевую закалку!» А кто ратует за мир или заговорит о том, как избежать этой самой «боевой закалки», тот, ясное дело, социалист, либо вырожденец, либо у немцев на жалованье. Уф… прошу прощения, – добавил он, покачав головой. – Поездки через Францию и Германию вечно действуют на меня…
15
Герберт Генри Асквит – премьер-министр Великобритании с 1908 по 1916 г.
– Это все газетчики, – вздохнул Эрвье, успокаивающе накрыв руку Эшера огромной, поросшей рыжим волосом лапищей. – Начитаются люди, и… Конечно, писанина их – чушь собачья, но людям-то этого не докажешь. К тому же врут нам или нет, а если германцы на нас навалятся по какой угодно причине, сам понимаешь, придется драться. А если так, что мы тут можем поделать?
– В самом деле, что? – прошептал Эшер, крепко стиснув ладонь Эрвье. – Спасибо.
– Еще что-нибудь мне знать нужно?
– Прямо сейчас ничего такого сообщить не могу.
Сощурив ярко-голубые глаза, Эрвье смерил Эшера пристальным взглядом. Разумеется, прорехи в предоставленной информации от него не укрылись, однако он понял все верно, как мог бы понять только причастный к Секретной Службе Короны.
– Тогда – за короля и родину.
– За короля и родину.
Небрежно отсалютовав старику, Эшер поглубже надвинул на бритое темя подбитую мехом шляпу и вышел из тесной, душной лавчонки навстречу студеному серебристому дню.
«Что мы тут можем поделать?» – подумал он, уворачиваясь от проходящего мимо разносчика, весьма напоминавшего с виду гигантский ком старого тряпья, а над головой, словно боевое знамя, несшего шест, увешанный гроздьями рукавичек всевозможных цветов. Слова эти казались колесом палача, на котором ломали не тело – самую душу Эшера, однако теперь он по крайней мере знал, что в городе есть хоть кто-то из Департамента прежних времен, тот, кто, не получив от него вестей, начнет розыски, и от этого на сердце сделалось немного спокойнее. Вдобавок после разговора с Эрвье он, как ни странно, снова почувствовал себя самим собой.
Кроме того, отвращение к поездке с Исидро и к Исидро вообще приняло несколько иной вид, утратило остроту, хотя легче для понимания не сделалось ни на йоту. Быть может, все дело в том, что вампир губил жертвы поодиночке, тогда как Германия и Англия с Францией предлагают отправить их на погибель гуртом? Быть может, сие обстоятельство видоизменяет их грех человекоубийства? А может, делает партнерство с вампиром несколько чище или грязнее сотрудничества с Форин-офисом?
Этого он не знал.
«За короля и родину…»
Как Эшер возненавидел эти слова!
Глава четвертая
В семь Эшер, переодевшись, пристегнул на предплечье, под рукав свежей рубашки, ножны, изготовленные на заказ в Китае, однако вместо потайного клинка, который носил в те дни, вложил в них серебряный нож для конвертов, наточенный загодя поострее, насколько позволил мягкий металл. Возле Военно-инженерной академии отыскалось кафе, где за рубль ему подали ужин из zakuski, борща и русского «караванного» [16] чая, отдающего пряным дегтярным дымком. В углу небольшого зала жарко пылала старинная изразцовая печь, но возле окон сиделось будто под открытым небом студеным весенним утром где-нибудь в Оксфорде – однако Эшер занял один из крохотных столиков у окна и принялся наблюдать за толпой прохожих, текущей сквозь предвечерние сумерки мимо, через площадь перед Михайловским замком. Гимназистки со светлыми локонами, выбивавшимися из-под шалей и шляпок, задевали локтями оборванных женщин, работавших на папиросных фабриках, в швальнях и в мастерских, где тачают сапоги для солдат. С севера от реки (по-местному – на Выборгской стороне) и с востока от центра Санкт-Петербурга, застроенного миловидными особняками восемнадцатого века, столицу полукольцом окружали заводы и фабрики, снабжавшие самую многочисленную армию мира пушками, броненосцами, шинелями, сапогами, походными шатрами и так далее, вплоть до пуговиц. Позади заводов и фабрик тянулись вдаль лабиринты трущоб – обширнейших, грязнейших, беднейших во всей Европе.
16
Имеется в виду классическая чайная смесь, поставлявшаяся из Китая к императорскому двору Российской империи, обычно состоявшая из улуна, кимуна и лапсан сушонга. Считалось, что характерный дегтярно-копченый аромат последнего смесь приобретает от дыма костров, во время доставки в Россию верблюжьими караванами.