Кровавые поля

Кейн Бен

Однако его братья оставались серьезными.

– И куда подевался тот грязный сукин сын? – в ярости выкрикнул Сафон.

– Думаю, ушел защищать стены города. И это единственная причина, по которой я остался в живых. Бомилькар наверняка рассказал вам, как он пришел и убил стражника, охранявшего меня. Если бы не он… – Ганнон не договорил.

– Да. Он хороший человек, и его заслуги перед нашей семьей не будут забыты, – сказал Бостар. – Жаль, что мы не знали о случившемся, когда вошли в Виктумулу. Хотя искать тебя было все равно что пытаться найти иголку в стоге сена.

– Многим римлянам удалось сбежать? –

спросил Ганнон; он понимал, что мерзавец, вроде Перы, смог бы найти способ скрыться даже из захваченного города.

– Только негражданам, но и их мало, – ответил Сафон со злобной усмешкой. – Наши люди не знали имени твоего мучителя, но, можешь не сомневаться, он сейчас не живее облепленного мухами трупа, который провисел на кресте неделю.

– Я бы хотел прикончить его собственными руками, – сказал Ганнон, подумав, что, как это ни странно, ему повезло, что Пера отказался даровать ему быструю смерть. Если бы римлянин выполнил его просьбу, он бы здесь не лежал… Впрочем, молодому человеку очень хотелось, чтобы Пера умер под собственные пронзительные крики.

– У тебя будет достаточно возможностей убить множество таких, как он, – утешил его Сафон. – Нам навстречу идут новые римские армии.

– Это хорошо! – Ганнон мечтал о том, чтобы побыстрее наступил момент, когда он сможет принять участие в сражениях.

Ему отчаянно хотелось отомстить за то, что с ним сделали. Конечно, он бы с радостью отплатил Пере, но и любой другой римлянин подойдет.

– Скоро мы отправляемся на юг. Ганнибал хочет, чтобы мы все, включая тебя, приготовились к переходу.

– Он обо мне спрашивал? – удивился Ганнон.

– Спрашивал? Он навещал тебя, дважды, – провозгласил Сафон.

– Он сказал, что у тебя больше жизней, чем у кошки! – Бостар подмигнул младшему брату. – Даже он слышал разговоры наших копейщиков о том, что ты – нечто вроде их талисмана. «Пусть принесет нам удачу на марше», – так сказал Ганнибал.

Сердце Ганнона наполнилось радостью. Значит, полководец простил его, что было совсем уж неожиданно. Его необдуманный поступок все-таки принес пользу.

Глава 5

Окрестности Плацентии

Квинт нахмурился, заметив приближающегося отца. Очень многое произошло за месяц после охоты, но одно оставалось неизменным: неистовый гнев Фабриция из-за его поступка. Гнев не был столь очевидным в течение первой недели, пока Квинт находился в лазарете, где его рану почистили и дважды в день делали припарки. Но, как только лекарь отпустил Квинта, все изменилось. Фабриций долго объяснял сыну, как глупо он поступил: покинув лагерь без разрешения, взяв с собой людей и атаковав галлов вместо того, чтобы попытаться избежать схватки с ними. Отец все говорил и говорил, пока Квинту не начало казаться, что его голова разлетится на куски. Он попытался обосновать свои действия, объяснить, что они понесли совсем небольшие потери по сравнению с противником. С тем же успехом он мог биться головой о стену.

Фабриций, будучи его отцом, мог делать все, что пожелает. Глава римской семьи

имел право убить своего ребенка, если тот вызывал его недовольство. Квинт знал, что такое едва ли возможно, но Фабриций поклялся, что сын вернется домой, как только придет в себя после ранения. Кроме того, он заявил, что у него достаточно высокопоставленных друзей, и, если потребуется, он сделает так, чтобы Квинта даже близко не подпустили к армии. Мысль об этом была для юноши невыносимой.

Но самым худшим в период его выздоровления было то, что он не мог тренироваться вместе с Калатином и своими товарищами и участвовать в патрулировании. Квинт понимал, что ему не скоро представится такая возможность. Ребра заживали, левая рука вновь обретала силу, но он все еще не мог долго держать щит. Каждый день юноша проводил несколько часов верхом на лошади, но его интерес к этому занятию заметно уменьшился. Фабриций постоянно давал ему поручения, посылая в разные концы лагеря, но Квинту это казалось унизительным.

Он начал избегать отца и оставался в палатке после того, как товарищи уходили утром; там он часами играл в «Три в линию» на маленькой глиняной доске Калатина. А в перерывах поднимал левой рукой щит, чтобы к ней побыстрее вернулась сила. Конечно, Фабриций знал, где его искать, и пришел в палатку. Квинт хотел было забраться в какой-нибудь дальний угол, но понимал, что в этом нет никакого смысла. Так что он расправил плечи и вышел навстречу Фабрицию.

– Отец…

– И снова я нахожу тебя здесь.

Квинт равнодушно пожал плечами.

– Я поднимал тяжести левой рукой.

Фабриций поджал губы.

– Утром ты должен первым делом приходить ко мне.

– Я забыл.

Ладонь отца звонко хлестнула Квинта по щеке, и от неожиданности он вскрикнул.

– Ты еще не настолько вырос, чтобы я не мог воспользоваться кнутом. Ты этого хочешь?

– Делай, как посчитаешь нужным, – ответил Квинт, презрительно скривив губы. – Я не могу тебе помешать.

В глазах Фабриция полыхнула ярость.

– На твое счастье, мне нужно отправить важное послание. В противном случае я бы содрал с тебя шкуру прямо сейчас!

Квинт ощутил горькое удовлетворение от гнева отца. Он ждал.

Фабриций вытащил плотно скрученный пергамент.

– Найдешь центуриона по имени Марк Юний Коракс. Он служит в первом легионе Лонга и командует манипулой гастатов.

– И что там написано? – Отец редко ему что-то рассказывал, но Квинта охватило любопытство. Кавалерия и пехота почти не общались друг с другом.

– Не твое дело! – резко ответил Фабриций. – Просто доставь треклятое сообщение.

– Слушаюсь, отец. – Прикусив губу, молодой человек взял пергамент.

– Дождись ответа, а потом найди меня в поле за лагерем. – Фабриций уже успел отойти на дюжину шагов.

Квинт бросил ему вслед ядовитый взгляд. После возвращения ему придется до конца дня находиться рядом с Фабрицием и исполнять роль неофициального гонца. Он потер пурпурный шрам на бицепсе, мечтая, чтобы тот побыстрее исчез. Юноша решил, что пришло время сделать еще одно жертвоприношение Асклепию, богу целителей. Но это будет вечером. А сейчас, надев плащ, Квинт зашагал в сторону палаток легионеров. Ему не хотелось ехать верхом, левая рука быстро уставала от поводьев.