Кровавый апельсин (сборник)
Шрифт:
Я подошел так близко, что слышал его дыхание. Он шипел, как гусь.
— Ну вот, — сказал я успокаивающе, насколько это возможно, когда глотка у тебя пересохла. — Все в порядке. Сейчас вас вытащим.
Под черной щетиной его лицо было белым как простыня. Рот открывался и закрывался. Он не мог произнести ни звука. Я приблизился к нему. Высоко надо мной стоял Том, вид у него был надежный.
— Сейчас мы с вами свяжемся, — сказал я. — Освободите живот, чтобы я мог дотянуться до пояса.
Он посмотрел на меня, потом в другую сторону.
— О Боже, — сказал
Но он этого не сделал.
Наоборот, он уцепился левой рукой за мое плечо и оттолкнулся так, что смог отскочить в сторону, где трещина становилась уступом — достаточно широким, чтобы он мог сесть на него и разрыдаться.
Он оттолкнулся как следует. Если бы я ожидал толчка, я бы потверже встал ногами в трещине. Но я его не ожидал и к тому же давно не тренировался. Я почувствовал, что соскальзываю со скалы и лечу в пустоту.
Внезапно скала огласилась воплями. "Хорошо закрепились?" — подумал я. Потом я оказался на конце веревочной петли, мое правое плечо врезалось в скалу, и было ужасно больно.
Кроме боли было что-то еще. Что-то было не так.
Мое лицо было прижато к холодной, шероховатой поверхности скалы. Внизу лежал берег — желтая полоска, в которую вгрызались голодные маленькие волны. В животе у меня все перевернулось: я понял, что не так.
Скала двигалась мимо моей физиономии.
Я поглядел вверх. В глаза мне посыпались камешки. Камешки, летевшие из-под пары ботинок. Ботинок Тома. Плохо закрепился, подумал я. Скользкий выступ. Скрюченными пальцами я пытался вцепиться в скалу.
Но скала была отвесной, уцепиться было не за что.
Сердце, казалось, вот-вот выскочит у меня из груди. Наверху Том сползал с земляного склона. Я слышал его голос — отрывистый лай, зовущий на помощь. Но видел я только черный камень, поросший желтым лишайником, который скользил мимо все быстрее, быстрее...
Потом рывок, и скольжение прекратилось. Я весь трясся, медленно поворачиваясь в пустоте. Полная тишина, только белые чайки кричат внизу да в отдалении рокочет море.
Сверху послышался голос. Голос Отто, спокойный и уверенный.
— У меня на веревке скользящая петля. Мы вытянем тебя на уступ слева. Оглянись, увидишь.
Я оглянулся и увидел. Прекрасный уступ, широкий, как шоссе.
— Потом поднимешься, и может быть, кто-нибудь даст тебе поесть.
С трясущимися коленями я выбрался наверх. Гвина тоже кто-то втащил на скалу. Он предложил мне почти все свои бутерброды, а затем отвел в сторону, огляделся, не слышит ли кто, и сказал:
— Спасибо, Билл. Я вам очень благодарен. — Он говорил искренне. — Если я могу что-то сделать для вас...
Я похлопал его по плечу и сказал, чтобы он перестал дурить. Но потом, уже дома, я поблагодарил Отто. Безусловно, он спас мою шкуру, и Тома тоже.
— Фигня, — сказал он. — Это ты спас меня. Чем бы я зарабатывал на жизнь, если бы он из-за меня погиб?
Я лег спать рано. Люди, спасающие мою жизнь, мне были гораздо приятнее, чем люди, пытающиеся меня убить.
Глава 11
Я проснулся промозглым утром. Сборная "Глоуб" проделывала зарядку в густом сером тумане. Я побрызгал освежителем в фургоне, повернул ключ зажигания и открыл окно. Снаружи стоял Отто.
— До встречи в Финляндии, — попрощался я.
Он улыбнулся добродушной широкой улыбкой, капли дождя стекали с его жесткого лица.
— Ну нет... Если ты хоть что-нибудь соображаешь, — ответил он.
Я выжал сцепление и оставил бизнесменов кашлять в облаке выхлопных газов. На главном шоссе уже было не проехать от туристов, которые глазели на облака и удивлялись, куда подевался Кейдер-Идрис.
Я быстро ехал на север. Болело плечо, там, где я ушиб его о скалу. Но я не думал о бойскаутах из правления компании "Глоуб". Я думал о том, что мне сказал Отто, и чем больше думал, тем сильнее зверел. Он говорил со мной неофициально. Это не помешает мне идти по следу, тоже неофициально. К полудню среди натыканных тут и там жилых домов показалась грязная вода Мерси. Телефон в фургоне, как всегда, не работал. Перед самым Беркенхед-Таннел я остановился и нашел телефон-автомат, где все было цело. Я набрал личный номер Мартина Карра из "Трибьюн".
— Алло? — сказал он. В будке воняло мочой и чипсами. Мартин наверняка откинулся на спинку кресла, задрал ноги на стол, а из огромного окна за его удобным кожаным креслом видно, как течет Темза.
— По-моему, у меня наклюнулся материал, — деловито сообщил я.
–
Оплатишь мне расходы?
— С какой стати? — спросил он.
— Ради увеличения тиража "Трибьюн".
Он заворчал. Ничего, пускай ворчит. Наконец он поинтересовался:
— Что за материал?
— Пока не могу сказать.
— Значит, я прихожу к владельцу и сообщаю ему, что Тирреллу нужен для яхты новый парус в счет расходов.
— Мертвые русские подводники, — сказал я.
— Ну и что?
— А укокошил их я, — сообщил я. — Именно это вынюхивал твой Сондерс.
— Ах вот оно что! Расскажи еще.
— Рано, — ответил я.
В его голосе зазвучало что-то новое. Может быть, предостережение.
— Я слышал, тебя вытурили из "Молодежной компании". Надеюсь, ты не собираешься использовать мою газету для сведения личных счетов.
— Нет.
Он вздохнул:
— Я тебе верю. Другие бы не поверили.
Когда я в последний раз вернулся из сектора Газа, "Трибьюн" прислала за мной в аэропорт "мерседес" с затемненными стеклами. На заднем сиденье сидел Мартин со странным выражением на крупном, мягком лице: гордость, смешанная со стыдом, подумал я, когда он протянул мне первый стакан виски.
Въезд в Лондон почему-то показался мне кошмарным сном. Я сидел, откинувшись на сиденье, окутанный тлетворным комфортом дорогой машины. Но мысли мои оставались среди разрушенных белых стен и запаха нечистот, около поваленного фигового дерева, из черной тени которого выскакивали мальчишки и швырялись камнями.