Кровавый узел
Шрифт:
Проснулся Костя от голосов: радостного, звенящего весенними ручейками маминого и мужского, раскатистого, чуть хрипловатого:
– Ну, где он там? Показывай!
– Витенька, обожди до утра. Уснул, спит Костик… Костю словно ветром сдуло с кровати. Он выскочил из своей спаленки и застыл в дверях.
– Костя, папа…
Он узнал его, узнал сразу. Отец был точь-в-точь как на фотографии – высокий, широкоплечий, грудь в орденах и медалях, а лицо доброе, обветренное и уставшее. Костя неуверенно сделал шаг вперед, затем другой, и тут сильные руки подхватили его, и он взлетел под самый потолок.
– Папа…
У него кружилась голова, он всей грудью вдыхал крепкий мужской дух, которым была пропитана гимнастерка: смесь запахов табака, порохового дыма, соленого пота и утренних заморозков…
Счастье в тот вечер переполнило их квартиру доверху, расплескалось в переливах гармошки по всему дому. Соседи разошлись только под утро. Костя так и уснул одетый, прижимая к груди отцову гимнастерку…
С той поры прошло семь лет. Мама по-прежнему работала на ремонтном, а отец – главным инженером нового хлебозавода, построенного вместо разрушенного гитлеровцами при отступлении. На летние каникулы Костю отвозили в деревню к бабушке, которая ни под каким предлогом не соглашалась оставить свой домишко на берегу реки и перебраться к сыну в город. Война забрала у нее троих: муж партизанил и погиб где-то на Брянщине, старшего сына убили под Варшавой, а дочку немцы угнали в Германию, и с той поры от нее не пришло ни одной весточки. Так и жила бабушка Лукерья в своем тесном мирке среди старых выцветших фотографий, которые привечали ее поутру улыбками довоенного счастья.
Сегодня папа с мамой ушли в кино на вечерний сеанс, а Костя, воспользовавшись их отсутствием и чтобы скоротать время, решил отпечатать фотографии – проявленная пленка, отснятая летом, в деревне, до сих пор покоилась в каморке, где они с отцом оборудовали фотолабораторию.
Неожиданно скрипнула дверь из прихожей в гостиную. Пришли! Но почему так рано? Костя торопливо ополоснул свежий отпечаток, сунул его в кювету с фиксажем и уже хотел было отворить дверь каморки, как вдруг раздался чей-то чужой гнусавый голос:
– Кто на стреме?
– Лупатый… – ответили ломким басом.
– Успеем?
– Должны…
– Когда кино заканчивается?
– Где-то без четверти одиннадцать.
– Точно?
– Спрашиваешь…
– Где пацан?
– Допжен быть в спальне.
– Займись…
Кто-то потихоньку прошен в спальню. Луч фонаря скользнул по комнате, на долю секунды заглянул в щелку двери каморки.
Воры! Костя мигом потушил фонарь, выдернул шнур увеличителя из розетки и, почти не дыша, затаился возле двери.
– Никого нет!
– Как – нет? Ищи, мать твою… – грязно выругался гнусавый.
– Ищу, ищу… – недовольно пробасил второй вор.
– Поторапливайтесь! – прикрикнул на них третий, входя в комнату.
Костя осторожно прильнул к щели. Два вора стояли неподалеку от двери каморки, третий рылся в шкафу, а четвертый выглядывал из-за шторы на улицу.
– Говорю вам, никого, – наконец раздался бас второго вора.
– Может, к соседям отправили? – высказал предположение гнусавый.
– Хрен его знает…
– Лады… – третий из этой жуткой компании нетерпеливо прищелкнул пальцами. – Приступили.
– Чемоданы есть? – спросил бас.
– Всего два, – ответил гнусавый. – Ну да ладно, в одеяла остальное сложим да в узлы свяжем.
– Интересно, какой паразит наколку на эту хазу дал? – выматерился бас. – Барахла – кот наплакал, все стираное-перестиранное.
– Кто думал… Начальник все-таки. На рыжевье [1] и башли [2] был расчет.
[1] Рыжевье (жарг.) – золото.
[2] Башли (жарг.) – деньги.
– Эй, гляди, еще одна дверь! – кто-то пнул дверь каморки.
– Заперта… – пробасил вор. – Не найду, где замок.
– Дай я попробую, – отстранил его гнусавый. Костя, обливаясь холодным потом и едва дыша с испугу, зажмурил глаза – воры пытались отворить дверь каморки, которая была заперта на прочный засов. Во время оккупации в этой квартире жил начальник районной полиции, который и приспособил каморку под тайник. С внешней стороны трудно было заметить дверь, которую к тому же он оклеил обоями. А засов открывался хитромудрым приспособлением, системой рычагов, вмонтированных в пол.
– Может, взломаем? – предложил кто-то из воров.
– Ты что, дурак? Грохоту будет на весь дом, – зло ответил гнусавый. – Тут дверь, как в танке… – Он выругался.
– А если там медвежий шнифер [3] ? – спросил обладатель басовитого голоса.
– Не похоже… – заколебался, судя по голосу, гнусавый. – По-моему, хаза на якоре [4] .
– Ну тогда покатили отсюда, – решительно сказал третий вор, видимо, главарь. – А то вместо товара вшей наберемся…
[3] Медвежий шнифер (жарг.) – сейф.
[4] Хаза на якоре (жарг.) – квартира очень бедная.
И тут с улицы раздался свист.
– Шухер! Мотаем! – чей-то незнакомый Косте голос, видимо, того вора, который наблюдал за улицей.
– Барахло возьмите! – вскричал бас.
– Оставь, придурок! Ходу! – приказал главарь.
В это время на лестнице послышались шаги и звякнул ключ, которым пытались найти замочную скважину – лестница не была освещена.
– Лупатый, падло, проворонил! – зашипел страшным голосом главарь. – Я его в душу… печенку… селезенку… – отвел он злобу в трехэтажном мате.
– Что делать будем? – шепотом спросил бас.
– Что, что! Сам знаешь… Да не трясись, как шелудивый пес, не впервой! К двери, быстрее!
Заскрипели петли входной двери, щелкнул выключатель… Костя попытался крикнуть, но язык стал непослушным, и вместо слов он выдавил слабый писк.
И в это время раздался испуганный возглас мамы, затем послышался шум борьбы, что-то упало… и гулко, страшно громыхнули два выстрела подряд.
– Папа! Папочка-а! – наконец прорвало Костю; он с недетской силой рванул тяжелый засов, выскочил из кладовой и бросился в прихожую. – Ма-а-а!..