Шрифт:
1. ВМЕСТО ПРОЛОГА
Ветер врывался в ночные улицы с разбойничьим свистом, сметая с пустынных мостовых опавшие листья. Тонкий лунный серп наконец вспорол полупрозрачную вуаль туч и величаво поплыл к центру звездного купола, опрокинутого над городом – время было полуночное. Тусклый свет уличных фонарей высвечивал щербатые улицы, черные провалы подъездов, мрачные коридоры переулков.
Звуки быстрых шагов нарушили тишину улицы, и из-за угла показалась пара: мужчина в плаще и худенькая женщина в меховом жакете. Вцепившись мертвой хваткой в рукав своего кавалера, она тащила его, как
– Какого ч-черта… – бормотал он, пытаясь свободной рукой достать из кармана сигареты. – Погоди, з-заку-рю… Торопишься, как голая в баню…
– Идем, ну идем же… – вполголоса уговаривала его женщина, пугливо оглядываясь по сторонам. – Уже поздно. Дети дома одни остались…
– Т-такси… Я сейчас такси п-поймаю… – Он хотел освободиться, но потерял равновесие и едва не растянулся на мостовой. – Елки-палки… Вся дорога в колдобинах.
– А ты бы еще одну рюмку выпил, – не сдержалась женщина и со злостью дернула его за руку сильнее, чем следовало бы. – Горе мое…
Мужчина хотел было что-то сказать ей в ответ, но тут перед ними словно из-под земли выросли три фигуры. С тихим возгласом "Ой!" женщина отпрянула назад.
– Ша, мадам! – с угрозой произнес хриплый прокуренный голос, и один из троицы, кряжистый, с бычьей шеей, подошел к ним вплотную.
– Что… что вам нужно? – пролепетала испуганная женщина.
– А ничего особенного, – криво усмехнулся кряжистый. – Перстенечки, камушки. И шкурку, она у тебя клевая, – он показал на жакет.
– Эй, ты… т-ты кто такой? – наконец очнулся и кавалер, до которого дошло, что происходит неладное. – П-пошел отсюда… – он попытался оттолкнуть кряжистого.
– Фраер чудит… – негромко бросил тот, и кто-то из его подручных резко и сильно ударил мужчину в солнечное сплетение.
Мужчина, хватая воздух широко раскрытым ртом, медленно осел на мостовую.
– Не нужно! Умоляю, прошу вас! – женщина начала плакать. – Вот, возьмите… – Она торопливо сорвала с себя жакет, сняла сережки, достала из сумочки кошелек. – Все заберите, только не трогайте нас.
– Понятливый бабец… – коротко хохотнул один из подельников кряжистого и попытался раскурить папиросу.
Страшной силы удар, пришедшийся в подбородок, отшвырнул его к стене дома, по которой он сполз вниз уже без сознания.
Второй бандит шарахнулся в сторону, но невесть откуда появившийся высокий парень в кожаной куртке точно рассчитанным движением захватил его руку и буквально воткнул растерянного громилу головой в мостовую.
Кряжистый, негромко ругнувшись, выхватил нож. Не обращая внимания на зловеще блеснувший клинок, парень неторопливо приблизился к нему и сказал:
– Вот и встретились, Валет… Долго я тебя искал…
– Ты!?
– Что, не верится? Похоронил, а я тебя и на том свете нашел бы, можешь не сомневаться.
– Н-но как..? – Голос кряжистого дрожал.
– Судьба, Валет. Впрочем, тебе этого не понять. Да и незачем. Чересчур поздно…
Словно опомнившись, Валет вдруг пригнулся и с хриплым рыком кинулся на парня, целясь ножом ему прямо в живот. И наткнулся на вихрь ударов, сила и точность которых ошеломила бандита. Звякнул о камни мостовой нож, который не смогла удержать сломанная рука Валета, резкая боль пронзила его сердце, когда удар ногой протаранил грудь… Эта боль была последним, что успел ощутить в своей жизни бандит. Когда грузное тело Валета рухнуло на мостовую и из горла хлынула кровь, он был уже мертв.
Парень в кожаной куртке не спеша поднял воротник, задернул "молнию", мельком посмотрел на недвижимые тела подельников Валета и скрылся в чернильной тьме проходного двора.
Безмолвная женщина, которая словно в трансе наблюдала за схваткой, снова заплакала и принялась тормошить своего кавалера, все еще не оправившегося от удара.
Где-то над ее головой заскрипели створки окна, и вскоре вдалеке замелькали огни милицейской патрульной машины.
Отступление 1. 1953 год
Красный свет фонаря наполнял небольшую каморку таинственными полутенями. У стола сидел Костя и печатал фотографии. Слегка высунув язык от чрезмерного усердия, он терпеливо и осторожно окунал в кюветы листы фотобумаги. Белое глянцевое поле покрывалось сначала беспорядочно разбросанными пятнами, полосами, затем постепенно появлялись фигуры, лица. Весь процесс проявления для Кости был тайной, удивительной, непостижимой, и от этого сладостно-приятной. Вот и сейчас он пытался представить, какая картинка образуется из пока что неясных, размытых очертаний, испещривших фотобумагу. Подцепив пинцетом бумажный прямоугольник, Костя с радостным удовлетворением вздохнул – получилось! На него смотрели добрые мамины глаза; она уютно примостилась у папиного плеча, а отец широко улыбался и подмигивал. Почему-то вспомнился тот вечер…
Они возвратились из эвакуации в марте 1946 года. Им здорово повезло – в городе осталось мало не разрушенных бомбежками и артобстрелами зданий, и одним из них был дом, в котором они жили до войны. Мама устроилась работать в конструкторское бюро ремонтного завода. Домой она приходила поздно, уставшая, насквозь пропыленная – после работы заводчане дотемна помогали убирать останки сожженных танков, орудий, другой военной техники, которая ржавела на окраинах города.
Костя ходил в первый класс. В городе не осталось ни одного школьного здания, мало-мальски пригодного для занятий. Городские власти с трудом нашли выход из положения – приспособили под классы городскую баню. Детей было много, помещений не хватало, и Костин класс занимался вместе со вторым и третьим. В холщовой сумке, которую мама сшила еще в эвакуации, лежали старый потрепанный букварь и пожелтевшие от времени газетные листочки. Тетрадей не было, поэтому приходилось выискивать довоенные газеты и писать между строчек и на полях жиденькими фиолетовыми чернилами, плоские круглые таблетки которых можно было купить только на толкучем рынке, втридорога.
В тот вечер Костя долго не мог уснуть: ворочался, кряхтел, как старик, наконец попытался перебраться на мамин диван, но она была неумолима. И, повздыхав, он опять отправился на свою видавшую виды кровать с медными шишечками на спинках.
Последнее письмо от отца они получили как раз перед Новым годом. В нем была фотокарточка – папа возле рейхстага в окружении друзей. Костя недоумевал: война закончилась, все возвращаются домой, и как понять причину папиной задержки? Может, он не соскучился по ним? На его расспросы мама отвечала коротко: "Так надо. Жди". А затем, закрывшись в ванной, плакала…