Кровные узы
Шрифт:
Что-то нужно предпринять.
Что-то будет предпринято. Он предпримет это.
— Я должен идти, — сказал Харран. — Оставь вино себе.
— Эй, эй, а как насчет сросшихся близнецов, которых я оставил для тебя в растворе? Срослись интересным местом, удели минутку…
Но Харран уже ушел.
— Эй, постой! — довольно беспомощно крикнул ему вдогонку Гриан. — Ты забыл цыпленка!
Вздохнув, он допил вино и снова взял нож для разделки туш.
— Ну что ж, сегодня вечером будет суп. А, цыпа?
В
— Поешь чего-нибудь, ради Бога, — произнес из-под одеяла Харран. — Ужин на очаге.
— Я не голодна, — ответила Сивени.
— Тогда ложись в постель, — сказала Мрига.
— Этого я тоже не хочу.
Харран в мягком изумлении переглянулся с Мригой.
— Это впервые.
Стряхнув с плеч овечью шкуру, Сивени бросила ее на стул.
— Какой смысл мне терять невинность, — сказала она, — если утром она снова возвращается ко мне?
— Некоторые люди готовы ради этого убивать, — сказала Мрига.
— Только не я. Мне бывает больно, и это начинает надоедать. Если бы я знала, что это такое — быть здесь богиней-девственницей, я вместо этого стала бы божеством распущенности.
Мрига уселась в постели, завернувшись в простыню и свесив ноги.
— Сивени, — очень тихо проговорила она, — тебе не приходило в голову, что мы, может быть, уже больше не богини?
Сивени подняла глаза, не на Мригу, а на трухлявую картину, где танцевала облаченная в газ Эши, ослепительной божественностью сиял Илье и все были молоды, роскошны и полны чудодейственного веселья. Ее ВЗЕЛЯД был мертвым.
— Тогда почему, — так же тихо произнесла Сивени, — мы разделяем эти несчастные узы, словно добрая троица, так что я целыми днями слышу, как вы оба думаете, насколько вы несчастны, и как вам жалко меня, и как вы скучаете по собаке, и о том, что мы навеки застряли здесь?
Харран тоже сел, укрыв колени другим концом простыни.
— Все смешалось. Божества, не попавшие на небеса, смертные, не…
— Я хочу вернуться.
Эти слова упали в тишину.
— Когда закончим это дело, — сказала Сивени. — Харран, извини. Я не одна из тех умирающих и возрождающихся богинь, которые заставляют расти злаки, шляясь туда-сюда между божественностью и миром смертных, я не такая! Истина в том, что я создана для места, где мысли мои в одну секунду становились реальностью, где я сияла, где я стоила того, чтобы мне молились. Я была создана, чтобы иметь могущество. А теперь его у меня нет, и вы страдаете из-за этого.
Она облокотилась на стол. Тот качнулся под ее весом, и осколок тарелки, подложенный под короткую ножку, лопнул с щелчком, заставившим их вздрогнуть.
— Я
— Как? — спросила она. — Ничто не действует. Сейчас ты не в силах даже сотворить молнию.
— Да, — ответила Сивени. — Но пробовали ли мы что-нибудь по-настоящему значительное?
— После того, что случилось с Ишад… Сивени холодно пожала плечами.
— У нее свои трудности. Они необязательно касаются нас.
— И Буревестник… — сказал Харран.
Сивени выругалась. Пыль на столе взметнулась от ее яростных слов. Заметив это, Сивени одобрительно улыбнулась.
— Ну же, Харран, — сказала она. — Положение ничем не отличается от того, когда ты призвал меня с небес: в то время делами заправляли Саванкала и убогие ранканские божки. Ты спустил меня на землю невзирая на них. Это новое божество слишком поглощено изгнанием Матери Бей, чтобы обращать хоть каплю внимания на нас, второстепенных богов. — Улыбка ее окрасилась горечью. — И почему он должен обращать внимание на то, что мы делаем? Мы ведь покинем его дурацкий город, а не завязнем в нем еще глубже. Думаю, он будет рад увидеть наши спины.
— Мы? — спросил Харран, внезапно трезвея. Мрига и Сивени потрясение посмотрели на него.
— Ну разумеется, ты отправишься с нами, — сказала Мрига.
Некоторое время Харран молчал.
— Харран!
— Здесь тебя ничто не ждет, — сказала Сивени. — Ты сотни раз размышлял об этом, ты плакал, когда думал, что мы этого не замечаем. Ты увидел Ад, нашими глазами мельком взглянул на Рай — ну как после этого мир смертных может удовлетворять тебя? Больше, чем он удовлетворяет меня? Или ее. — Она, кивнула на Мригу.
Мрига молча смотрела в пол.
— Ну же! — воскликнула Сивени, находясь на грани отчаяния. — Ты была рождена хромоногой дурочкой, жила всю жизнь рабыней и подстилкой, вела животный образ жизни — и что, сейчас стало лучше? Ты точишь ножи на базаре, чем занималась и прежде, и берешь за это жалкие медяки, но где же в этом радость? Где жизнь, которую ты собиралась вести с ним в Полях по Ту Сторону? Где спокойствие, где радость? Ты думаешь получить это в Санктуарии?
Харран и Мрига переглянулись.
— Позволь сказать кое-что в защиту жизни, — произнес Харран так, словно сам сомневался в словах, которые покидали его уста. — На небесах все склоняется, чтобы ублажить тебя. А здесь склоняешься ты, но иногда распрямляешься, став более сильным…
— Или ломаешься, — возразила Сивени. Молчание. На картине дрожит свет пламени очага и свечей. Такое впечатление, что Эши покачивается.
— Я возвращаюсь, — сказала Сивени. — Я знаю заклятья. Я переписала их. А вы двое? Вы собираетесь сидеть здесь и влачить жалкое существование всю свою короткую жизнь, тешась слабой надеждой, что это сделает вас сильнее?