Кровоточащий город
Шрифт:
— Проснись! Проснись, Чарли! Все уже давно встали. Я сегодня выхожу замуж. Люди скоро придут. Вставай!
Веро запустила в меня подушками, которые отобрала у Генри. Сам Генри стоял, посмеиваясь, у нее за спиной. Веро еще не оделась и была в черных кружевных трусиках и бюстгальтере, подтягивавшем грудь. Увидев, что я открыл глаза и смотрю на нее, она отступила в объятия Генри и опустила голову ему на плечо. Облаченный в визитку, Генри выглядел свежим как огурчик и вполне счастливым. Он нежно поглаживал ее по спине, опускаясь ниже и ниже, вдоль полоски светлых волосков, постепенно темневшей и сбегавшей под трусики. Она схватила его за руку, и они вместе выскочили вон. Кое-как поднявшись, я стащил мятую, липкую от пота
— Чарли, мне плохо. Что мы натворили прошлой ночью? Что случилось?
Я молча прошел мимо и свернул в ванную, выдержанную в розовом цвете и абсолютно женскую. Лифта в доме не было, и отец Веро мылся, должно быть, где-то еще, внизу; здесь же полновластной хозяйкой была ее тихая крошка-мать. Я встал под душ. Вода ударила иголками в спину, запустила пальцы в волосы. Мне хотелось одного — вернуться в Лондон. Я не желал видеть Марка, не желал видеть, как Веро выходит замуж. А еще не мог понять, чему так радуется Генри. Тщательно вытершись, я посмотрел на себя в зеркало: чрезвычайно недовольное лицо.
Мы с Генри встречали гостей у садовой калитки. Все отпускали трогательно провинциальные комплименты по поводу наших костюмов. Я выбрал жилетку небесно-голубую, цвета утиных яиц, у Генри же она была бордовая и выглядела так, словно ее замарали кровью. Он вспомнил несколько французских слов и каждого входящего приветствовал лучезарной улыбкой и бодрым «Enchant'e». [25] Дождь прекратился, но небо оставалось серым, и обрывки туч, гонимые холодным ветром, проносились едва ли не над головой. Возле пруда расставили стулья, в шатре с другой стороны дома разместили столы с вином и закусками. Отец Веро раскатывал на своей каталке, одетый в грязноватый темный костюм, с серым шерстяным ковриком на коленях. Мать выглядела чудесно в лазоревом платье, благодаря которому ее глаза казались почти черными. Наблюдая за тем, как она встречает гостей, я подметил, что супруг ни на секунду не выпускает ее руку. Взгляд ее то и дело устремлялся к окну дочери, и каждый раз Веро махала в ответ.
25
Здесь: «Очень рад» (фр.).
Провести официальную церемонию надлежало мэру Нёфшателя, лысому социалисту с большими руками и обветренной кожей, что говорили о нелегкой жизни среди работяг. Стоя перед собравшимися, он нервно теребил пурпурный галстук. Гостей набралось человек тридцать, все весьма пожилого возраста и только местные. Веро смотрела на них сверху. Генри ее не видел, но, когда наши взгляды встретились, она прижалась лицом к стеклу, сплющив нос и щеки. Думаю, Веро сделала это в шутку, но смешно не вышло — на губах не было улыбки, и образ получился гротескный и трагический, словно красота ее вдруг исчезла. Когда Веро отступила от окна и черты восстановились, я заметил оставшийся на стекле след от макияжа.
Последние прибывшие заняли свои места, когда на дорожке появились Марк и Фред. Я поздоровался с женихом за руку, и он тепло улыбнулся, подмигнул, напоминая о ночных приключениях, потом отвернулся и обнял Генри. Они сели в переднем ряду. Я отвел взгляд в сторону и увидел, как отражавшееся в окнах больницы небо внезапно раскрылось, словно раковина, и через дымку облаков прорвалось солнце. Мы с Генри едва успели занять места в заднем ряду, как дверь у нас за спиной хлопнула — Веро вышла из дома.
На ней было белое платье из тонкого шелка, и я видел контуры бюстгальтера и темный треугольник трусиков. Лицо застывшее, почти суровое. Веро прошла по дорожке между притихших гостей, и Марк поднялся ей навстречу. Он взял ее руки в свои,
Служба закончилась быстро. Марк взял Веро за подбородок и крепко поцеловал в губы. Гости зааплодировали. Я отошел к калитке и стал смотреть на город. Группа ребятишек катила с холма на велосипедах. Один парнишка налег на педали и, вырвавшись вперед, вскинул руку с раскрытой ладонью, словно хотел поймать ветер. Две девчушки рванули за ним, изо всех сил стараясь настичь беглеца. Он обернулся, и я увидел на его лице счастливую ухмылку. Зазвучала музыка — Ги перебирал струны гитары длинными, женственными пальцами. Последний велосипедист повернул к городу и исчез из виду.
Чуть погодя мы с Генри стояли у залитого солнцем пруда. Прислонившись к ольхе, я отковыривал кусочки старой, мертвой коры. Близился вечер, и гости, негромко переговариваясь, прогуливались по саду. Несколько старушек, удовлетворившись церемонией, потянулись к выходу, осторожно ступая по скользкой дорожке. Сад окружала живая изгородь из кустов боярышника; нависавшая над ними жимолость испускала ароматы в теплый воздух. Кружившие над жимолостью белые бабочки выстраивались в дрожащие мраморные колонны, которые распадались в вечерних сумерках и тут же создавали новую комбинацию. Генри, глушивший стаканами кальвадос и арманьяк и кувшинами — сидр, изрядно набрался и курил уже пятую сигару. Курил, как сигарету, втягивая в легкие густой темный дым и выдыхая его через нос. Ни с того ни с сего он вдруг сел, свесив ноги в пруд. В ботинки постепенно набралась вода.
— Веро замужем. — Генри умоляюще посмотрел на меня и выронил сигару в пруд. Какое-то время она просто покачивалась на воде, потом от нее начали отпадать чешуйки; она медленно разворачивалась, расправлялась, словно появляющаяся из куколки бабочка. — В смысле… Я ведь знал, что она собирается замуж. Поэтому мы сюда и приехали. Но, говоря откровенно, мне как-то не верилось, что это на самом деле случится. Я всегда верил… убеждал себя, что Веро… она ведь такая… драматичная, такая пылкая… Так вот, я думал, она устроит что-то такое… примчится ко мне, попросит увезти ее куда-нибудь, подальше от всего этого. Я думал об этом все утро. Она была так чертовски мила, целовала мне руки, обнимала, тискала, как маньячка… Ну, ты же ее знаешь. Я все ждал, когда же она скажет, что это не для нее, что она не в силах заставить себя пройти через такое…
Штука в том, Чарли, что… не знаю, как тебе, но мне Марк показался, в общем, мудаком. Он, конечно, интересный парень, живой, но… изрядный мудак. Я думал, что она и сама это поняла. Чертовски жаль, что нам теперь придется еще и его терпеть. О… Смотри-ка, у меня ботинки промокли. Не поможешь?
Я помог ему подняться, и мы побрели к шатру, где, устроившись в темном углу, перебирал струны Ги. Усилитель отключили, но музыка звучала ясно, перекрывая жужжание пчел и тихие голоса в саду. Веро стояла на середине танцпола, держа за руки отца, сидевшего перед ней в каталке и с улыбкой кивавшего в такт музыке. Колеса кресла тихонько поскрипывали.
К семи люди стали собираться на ужин. Вечер выдался неожиданно теплый, и в шатер никто не спешил. Наконец все расселись. Отец Веро постучал ножом по бокалу:
— К нам приехали из Англии друзья Вероник. Они заботились о ней, и самое меньшее, что мы можем сделать, это позаботиться о них здесь. Поэтому попрошу не критиковать слишком уж сурово мой английский. Alors… [26] Я уже стар, а посему буду краток. Эти молодые люди спешат жить и не хотят сидеть и слушать старика. Они хотят пить и танцевать. Но у старика есть право быть занудливым, так что потерпите, пока я расскажу кое-что.
26
Здесь: «Итак…» (фр., разг.)