Кровоточащий город

Престон Алекс

В конце недели, с ужасом ожидая надвигающегося вакуума уик-энда, — хуже работы нет ничего, кроме ее отсутствия, — я сказал Бхавину, что потерял три миллиона фунтов.

— Блядь. Блядь, Чарлз. Как же так? Ты же вроде бы поосторожнее Янниса. Я думал, твоя проблема именно в этом. Яйца пожиже. Три миллиона. Черт. Яннис пусть и потерял все, что заработал, но по крайней мере в минус не ушел. Отличный у нас итог за неделю получается. И где носит, мать ее, Катрину? Я ее с ланча не видел. Ладно, иди. Отдыхай. Но на следующей неделе все восстановить. Вот увидишь, ты еще сделаешь к пятнице три миллиона. Береги себя, Чарлз. Береги себя. Ты хороший парень, Чарли.

Бхавин посмотрел на меня с надеждой, улыбаясь,

а я подумал: вот ведь странно, он богат и всемогущ, а выглядит так, словно я нужен ему больше. Может, генеральный и впрямь старался подбодрить меня, но интуиция подсказывала другое, и я уже уловил в его словах заискивающие нотки школьного лузера, огребающего со всех сторон и в отчаянии таскающегося по площадке в поисках того, кому можно отдать свои карманные деньги. Я поблагодарил его и торопливо вышел из кабинета.

В тот вечер я задержался подольше, проглотил еще одну голубую пилюлю, но около десяти почувствовал резь в глазах. Мэдисон осатанело что-то печатала и не слышала, как я подошел сзади. Я положил руки ей на плечи. Она закончила работу, и мы вместе спустились в метро, нисколько не тяготясь молчанием. При расставании она почти рассеянно чмокнула меня в щеку, а ее тонкие, плотно сжатые губы дрогнули в подобии улыбки. В вагоне я задремал и, очнувшись на «Уимблдоне», обнаружил пьяного с усыпанной крошками бородой и грязными пальцами. Пристроившись рядом, он пытался незаметно вытащить мой бумажник из кармана пиджака.

Уик-энд прошел в тумане голубых пилюль. Я даже не пытался вести им счет и уже не думал о побочных эффектах: дневная сонливость сменялась к вечеру ощущением бодрости, чувство голода — приступом тошноты, а жуткая головная боль заставляла зарываться в матрас и под подушку. Поздно вечером в воскресенье я позвонил Веро. Она ответила густым сонным голосом:

— Allo. Oui,Чарли? Господи, который час? Ты в порядке? Это ты?

Я отозвался не сразу — вылавливал подходящие слова в мутном мозгу.

— Веро. — Хриплый клекот и больше ничего. Я сидел, морщась от натуги, пытаясь произнести что-то еще.

— Ох, Чарли, Чарли.

Я выдавил из себя что-то, запнулся, перевел дыхание и услышал, как она прошептала:

— Прощай.

Молчание в трубке передразнило мое. В шкафчике на кухне нашлась бутылка водки. Первый глоток опалил горло, водка пролилась на подбородок, где и испарилась, оставив на коже ощущение прохлады и сухости. Я вырубился и проспал все воскресенье, лишь иногда выныривая из забытья и снова отправляя себя туда же с помощью пилюли или глотка водки.

Понедельник был как благословение; поневоле пришлось встать под душ, одеться, спуститься в метро. Вынужденная активность спасла меня от еще больших глубин отчаяния. А ведь так — перетаскивая себя из одного дня в другой, цепляясь дрожащими пальцами за привычные ритуалы обыденной жизни, — живут, наверно, многие. Я подумал о соседе сверху, представил, как он остается один на один с гнетущей пустотой своего существования и полным отсутствием надежды и любви.

В офисе было очень тихо. Я сел за стол. Постанывал кондиционер, мягко гудел компьютер, через окно просачивался приглушенный уличный шум. Потом к этим звукам добавились голоса Мэдисон и Лотара. Я читал «Файнэншл таймс», пока не пришла Катрина, взъерошенная и нервная. Широкие плечи черного костюма напоминали крылья, ногти она выкрасила ярко-красным, серые глаза бегали, как суетливые рыбешки.

— Мне нужны все данные. — Она посмотрела на меня сверху вниз. — Приготовь все по состоянию на вечер пятницы. Потом вместе с Мэдисон разработайте три сценария. Плохой, умеренный и оптимистический. Она этим уже занимается. Мы — Мэдисон, Лотар и я — работали весь уик-энд. Меня немного удивило, что ты в этом не участвовал. Знаю, ты больше не аналитик, но твоя

голова не была бы лишней. Черт, у меня встреча. Поговорим позже.

Она поспешила на выход, листая блокнот, кусая ярко накрашенную пухлую губу.

Часы показывали без десяти девять, а ни Бхавин, ни Яннис еще не появились. Катрина с Лотаром сидели в зале для совещаний, просматривая распечатанные Мэдисон сводки. Я подсел к ней, и мы вместе наметили сценарии возможного развития, проанализировали взаимодействие рынка ценных бумаг и цен на нефть, сложили картину будущего из хлама настоящего. В десять на пару сгоняли в «Старбакс». Мэдисон нервничала, расхаживала даже в кабине лифта, пока мы спускались, заказала два двойных эспрессо, один из которых закинула, как стопку текилы, прямо возле стойки.

Когда мы вернулись, председатель уже стоял посредине офиса. Темно-серый костюм, расстегнутая на вороте белая рубашка оттеняла загар. В уголках глаз пролегли морщинки, седые волосы отросли и завивались над ушами, как мелкие штормовые волны. Разговаривая с Баритоном, он откидывался назад, смеялся и много жестикулировал, что, как и раньше, придавало ему сходство с каким-нибудь политиком. Только теперь этот политик оказался в трудной ситуации. Лидер нации, он просчитался, неверно истолковал волю народа и преувеличенно компанейскими жестами демонстрировал способность управлять ситуацией даже под прессом обстоятельств. Катрина решительно направилась к залу заседаний и, прихватив по пути Лотара, попросила всех следовать за ней. Вместе с нами потянулись чудики из техотдела и девчонки из юридического. В ярко освещенной комнате все расселись вокруг длинного стола орехового дерева. Председатель шел последним, разговаривая с Баритоном о рыбалке.

И только когда мы заняли места, он взял бразды правления в свои руки, шагнув под луч прожектора, установленного, похоже, в выходные и расположенного как будто специально так, что свет падал на серебряные буруны волос. За то время, что мы его не видели, председатель постарел, съежился и выглядел уже не столь уверенным. Голос, однако, остался прежним — густым, звучным, размеренным, с богатыми модуляциями, как и положено политику.

— Что ж, вот и я. Про отставку говорят много хорошего, но не говорят главного: как же это скучно. Всей рыбы не переловишь, ресторанов с приличной кухней на Багамах ровно столько, сколько есть, и не больше, и по-настоящему интересных книг не так уж много. Я здесь, потому что по-прежнему владею тридцатью процентами этого бизнеса и не желаю видеть, как то, что создавалось упорным трудом, разрушается несколькими идиотами, идущими не в ногу с рынком. Итак, я вернулся, и, боюсь, вам придется к этому привыкнуть, хотите вы того или нет. А если серьезно, то я счастлив снова быть здесь. Мне трудно выразить те чувства, одновременно облегчения и разочарования, что я испытал, когда Катрина и Лотар позвонили мне на прошлой неделе и рассказали о ваших проблемах.

Он широко улыбнулся, кивнул Катрине и Лотару и обвел взглядом собравшихся.

— Вы вряд ли удивитесь, узнав, что я выпроводил Бхавина Шарму. В бизнесе важно признавать свои ошибки и решительно их исправлять. Я полагал, что у Бхавина есть все необходимое, чтобы стать великим финансистом. Я видел в нем человека, равного себе. Я ошибался. Мы въехали в затяжной, болезненный кризис. Это видит любой дурак. Если бы Катрина и Лотар не сыграли на понижение, не обеспечили сохранение капитала и не спасли тем самым бизнес, я приехал бы только для того, чтобы вручить вам всем уведомления об увольнении. Теперь мы получили еще один шанс. Мне нужно, чтобы вы сосредоточились на продаже всего, что у нас есть. Вся наличность идет в краткосрочные ценные бумаги. Мне нужно, чтобы вы сократили риски по всей бирже. Когда я сегодня утром просматривал наши позиции по рискам, мне хотелось плакать.