Кровоточащий город
Шрифт:
В то декабрьское утро, ровно в шесть, я, подбежав к окну гостиной, смотрел, как они вместе, взявшись за руки, идут по темной улице — молча, наклонив головы от ветра, и длинный шарф Лоры стелился за ней, как дым из трубы. Я поднялся наверх. Нас всех выбросило на мель, мы все попались в западню, соблазнившись Лондоном и деньгами. Мы все ждали, когда же начнется жизнь.
Я упал на кровать и забылся тяжелым сном.
Часы показывали без десяти одиннадцать, когда я выполз из-под одеяла. Из всех комнат моя была самая маленькая и располагалась рядом с ванной, в задней части дома, над кухней, как будто ее сунули туда в последний момент, не найдя другого места. По общему молчаливому согласию меня освободили от квартплаты на то время, пока я ищу работу. Мне такое положение не нравилось, но мои друзья были щедры во всем, и за это я их любил.
Где-то в кармане зазвонил телефон.
— Алло? Да? Что?
Я получил работу. Звонил генеральный директор «Силверберча», финансового учреждения, о котором я слышал даже в Эдинбурге. Ловкие, хитрые, жестокие, эти дельцы получали бонусы, выражавшиеся числами длиннее телефонных номеров. Директор сказал, что ему понравился мой анархический подход к рынкам, и он решил, что я буду полезен как противовес в команде аналитиков. Мои бухгалтерские и счетные навыки требуют доводки, но они меня подтянут. Получать я для начала буду 22 000 фунтов в год плюс премиальные. Смогу ли быть на месте в понедельник к восьми? Да, да, конечно, смогу. Конечно. Разговор окончился, я раздвинул шторы, явив мир, обновленный ночным снегопадом. От яркого света заслезились глаза. Я вскочил на кровать, я прыгал и смеялся. Привлеченный шумом, в комнату вошел Генри — волосы торчком, под кимоно полосатые «боксеры».
— Ты получил работу? Я был уверен. Отметим.
Он обнял меня за плечи и не отпускал, пока мы не сошли вниз по узкой лестнице. Плюхнулись на диван, и Генри открыл бутылку скотча. Золотистая струя хлынула в рот, пролилась на грудь. Он и сам приложился к горлышку, после чего передал бутылку мне. От виски защипало обветренные губы, в животе потеплело. Так мы и провели день — пили, смотрели телевизор. Я понемногу свыкался с мыслью, что получил работу. Что смогу теперь платить за квартиру. Отвечать на незнакомые звонки, не боясь, что это хмурые крепыши, нанятые «Америкэн Экспресс». Первым делом я позвонил Веро. Не родителям, не кому-то еще. Она обрадовалась не меньше меня. Сначала ответила полушепотом — сидела в библиотеке. Потом, услышав новость, вскрикнула, и я представил, как посмотрели на нее коллеги и как она подпрыгнула от восторга.
— О, Чарли… Это же чудесно. Я так тобой горжусь. Боже, в «Силверберче» от желающих отбою нет. Все хотят там работать. И надо же, тебя взяли именно туда. Я так и знала вчера, что нам будет что отметить. Люблю тебя.
Она повторила это еще много раз — что любит меня. Мне это не очень понравилось, потому что раньше, когда мы встречались, она никогда ничего такого не говорила. И только когда наши отношения стали платоническими, в ее лексиконе появились слова любви. Поздно вечером Веро на цыпочках пробралась в мою комнату, прошептала что-то, поцеловала меня в лоб и, выходя, тихонько притворила дверь.
Глава 2
«Силверберч»
Первый рабочий день начался с опоздания. Желтый галстук с голубой рубашкой или красный с белой? Решение вопроса отняло больше времени, чем ожидалось. Старичок поскользнулся на эскалаторе станции «Эрлс-Корт» — я помог подняться, и он тут же повис на мне, вцепившись в плечи трясущимися пальцами и тяжело отдуваясь. Часы показывали двадцать минут девятого, когда я вошел наконец в солидное административное здание на Беркли-сквер. Секретарша в приемной, узнав меня, улыбнулась, взяла мое видавшее виды пальто и направила по коридору, в конце которого обнаружился офис открытой планировки, а в нем — сгруппированные четверками столы, разделенные картотечными шкафчиками. Старинные карты на стенах демонстрировали эволюцию географии: от плоского мира, определенного походами и путешествиями Александра, Марко Поло и Магеллана, до эпохи империй и широкого красного разлива СССР. Я прошел мимо этих чахлых попыток запечатлеть облик сущего и постучал в дверь генерального директора.
Это был высокий седоволосый мужчина с загаром в тон кожаной обивке письменного стола. Имя его — Олдос Стрингер — было выгравировано на золотой настольной табличке. Глаза ясные, проницательные; в облике что-то волчье. Неискренность не только не скрывалась, но даже выставлялась напоказ. Он походил на подавшегося в политику успешного бизнесмена. Или на плохого актера в роли такого политика в телевизионном сериале. Пил хорошие вина, содержал любовницу и жил именно так, как, по моим представлениям, и должен жить влиятельный банкир. По утрам он стремительно проносился по Беркли-сквер на своем «порше» и погружался в пучины подземной парковки. Красные подтяжки — как двойной блеф, иронически-ностальгический отсыл к восьмидесятым.
В нем не было ничего стопроцентно серьезного, прочного, основательного. На полках в кабинете стояли книги, причем не только по финансам. Среди прочего я заметил собрание сочинений Шекспира в переплете из красной кожи, тома Дефо и Свифта, произведения серьезных философов. На столе лежал лицом вниз томик Халиля Джебрана, [4] но ставить этот факт ему в упрек я не стал — все лучше, чем Библия или «Искусство войны».
Кивая в такт некоей звучащей только для него музыке, он улыбнулся и указал на стул. На столе — лампа под зеленым абажуром, те же карты на стенах. Над громадным креслом — диплом выпускника Гарварда. На приставном столике — мониторы с информационными бюллетенями «Блумберга» и «Рейтера»; повсюду фотографии блондинки, красивых светловолосых детишек и самого директора, держащего в руках рыбину размером с шетландского пони. В голосе — выработанные практикой напор и взвешенность, манера речи отрывистая, слегка суровая. Я представил его мальчишкой: голос ломается поздно, и он отчаянно пытается избавиться от следов юго-восточного говорка в какой-нибудь второразрядной частной школе.
4
Халиль Джебран (1883–1931) — американский философ, художник, поэт и писатель ливанского происхождения.
— Добро пожаловать в «Силверберч». Этой фразой мы не разбрасываемся. Работать здесь хотят многие. Вы изучали язык и литературу Следовательно, ничего не знаете о финансах. Принимая вас, мы рискуем. Но я люблю риск. Именно так я и приобрел все это.
Его жест включал в себя не только офис, компанию и дом в Мэйфере, но также отпуск под сенью пальм на песчаном берегу и охоту с титулованными плейбоями и красивыми женщинами.
— Здесь вы заработаете состояние. Поясню с предельной отчетливостью. Вопрос не в том, какой «порше» взять, а в том — сколько, понятно? Мы много работаем, мы изображаем умеренность, мы стильно одеваемся… Вижу, вы тоже старались, но, пожалуйста, сходите на Джермин-стрит и купите приличный костюм, потому что мы здесь производим впечатление на всех, кто с нами работает, а вы выглядите как преподаватель провинциального политеха. А теперь ступайте — устраивайтесь, представьтесь команде и добейтесь успеха. Вы нравитесь мне, Чарлз. У вас здесь все получится.
Он повернулся к мониторам, кликнул пару раз, и на них начали разворачиваться какие-то графики, а я вышел из кабинета в главный офис. С моего рабочего места открывался вид на Керзон-стрит; я видел полицейских у саудовского посольства и Гайд-парк в конце улицы; снег начал таять, обращаясь в серую кашицу под ногами торопящихся на деловые встречи бизнесменов и ослепительных дам, спешащих — их нервная, семенящая походка вызвала в памяти суетливых, проворных птах — к своим парикмахершам и педикюршам.
«Силверберч» занимался инвестициями в бонды и займы, выпускаемые корпорациями и банками, а также в сложные финансовые структуры, весьма привлекательно выглядевшие на бумаге. Я с разинутым ртом взирал на таблицы с множеством танцующих ярких стрелок, описывавших движение наличности от ипотечной группы к специальному юрлицу, а затем к некоей структуре, объединявшей эти ценные бумаги и возвращавшей их инвестору через цепочку банков, зарегистрированных в «налоговом раю», где-то на Карибах. От всей этой экзотики кружилась голова.