Круг Матарезе
Шрифт:
Спрыгнув в парк, он некоторое время прислушивался. Сквозь деревья были видны огни большого дома. Ни охраны, ни собак он не обнаружил. Наверное, хозяева полностью полагаются на сигнализацию, решил Василий. Но он ошибся. Направляясь к дому, он неожиданно заметил темную фигуру в форме и с оружием в руках.
Василий не сводил глаз с охранника. Интуиция подсказала ему, что человек прошел службу в армии. Сам по себе этот факт не создавал Талейникову дополнительных проблем, дело было несколько в ином. Он мог бы легко миновать этот пост или, на худой конец, справиться с охранником, но гарантии
Дождавшись подходящего момента, Василий сделал прыжок и схватил человека сзади за горло. Он уложил охранника на землю и легким ударом по голове заставил успокоиться на время. Затем раздел, взял его оружие и преобразился в спецслужащего имения Верахтенов. Еще раз ударив охранника по голове, он оттащил его в ближайшие кусты и неторопливо направился по боковой дорожке к дому.
Когда он увидел женщину в одежде прислуги, выносившую большие бумажные пакеты из задней двери, решение его созрело мгновенно.
– Извините, но наш капитан приказал мне передать сообщение для господина Верахтена.
– Кто вы, черт возьми? – грубовато спросила женщина.
– Я новенький. Помогите мне.
– А-а, вы новый охранник?! Меня зовут Хельга. Что им надо? Где это сообщение, я могу отнести его старику.
– Мне бы тоже было удобнее так поступить, но я должен сделать это сам.
– С вами, коммандос, никогда не договоришься! Сущие гориллы! Но лично вы смотритесь гораздо лучше, чем все остальные… Этот старый дурак, наш хозяин, наверняка теперь в своей часовне.
– Где?..
– Идемте со мной, я покажу, как пройти. Вы хорошо выглядите и достаточно любезны, и я могу впустить вас в дом. Проходите прямо сюда.
Хельга провела его по коридору до двери в большую гостиную, где по стенам были развешаны картины итальянских мастеров. Из этой комнаты несколько дверей вели в другие помещения. Она распахнула ту, что левее, и вывела Талейникова к следующей узкой двери из резного красного дерева, резьба была богатая – все на библейские сюжеты. Когда Хельга распахнула и эту дверь, никаких сомнений у Василия уже не оставалось: они оказались в русской церкви, но только домашней.
– Придется немного подождать, пока священник закончит службу. Вообще-то, начальник коммандос имеет право входить сюда в любое время, но поскольку вы не начальник, то нарушать службу нельзя. Впрочем, поступайте как знаете. Я не собираюсь учить вас, что вам делать. – И она удалилась, а он остался в дверях.
Василий подошел ближе и вслушался. Внутри шла служба на русском языке. Он не знал, как ему поступить.
Наконец решение было принято. Он тихонько вошел, и в полумраке глаз его отметил множество горящих свечей подле темных икон, священника в облачении
– Как вы посмели прервать службу? – Он почти кричал. – Кто позволил вам войти сюда?
– Одно историческое лицо из Петрограда, некто Ворошин, – ответил Талейников по-русски. – Мой ответ не хуже, чем любой другой, не так ли?
Верахтен припал к ступеням алтаря и заскреб каменную плиту скрюченными пальцами. Затем поднес руки к лицу, прикрыл глаза. Священник опустился на колени и подхватил старика. Обняв его за плечи, он выкрикнул:
– Кто вы? По какому праву?..
– Только не надо о правах. Не вам говорить мне о них… Меня воротит. Паразит!
Священник поднялся во весь рост.
– Однажды я был призван, и вот я служу! И подобно предстоящим Господу, я ничего не прошу и ничего не получаю.
– Так, значит, вы все-таки пришли, – медленно проговорил Верахтен, оторвав ладони от лица. – Они всегда говорили мне, что вы придете. «Мне отмщение, и Аз воздам», – сказал Господь, но вы, люди, не принимаете это. Вы отняли у людей бога, ничего не оставив взамен. Я не стану выяснять с вами, кто прав. Я не буду делать подобное на этой земле. Бери мою жизнь, большевистское отродье, но прошу только об одном: отпусти этого священника. Он не Ворошин.
– Зато вы – Ворошин!
– Это мой крест. – Голос Верахтена окреп. – И наша тайна. И этот крест, и эту тайну я пронес с честью, и Господь сподобил меня к этому.
– Один твердит о правах, другой о боге! – прервал старика Талейников. – Лицемеры! Перро ностро чиркуло!
– Я слышу тебя, но не понимаю, – прошептал старик.
– Корсика! Порто-Веккьо! Гильом де Матарезе!
Верахтен вопросительно взглянул на священника.
– Неужели я так стар, святой отец? О чем говорит этот человек?
– Объяснитесь, пожалуйста, – заговорил священник. – Кто вы и что вам нужно? Что означают эти слова?
– Он знает!
– Что я, по-вашему, знаю? – Верахтен подался вперед. – Ворошины пролили много крови, и я признаю эту вину. Но я не могу принять то, чего не знаю.
– Пастушок… – проговорил Талейников, – чей голос жестче ледяного ветра. Что может сказать вам больше? Пастушок!
– Господь мой пастырь…
– Прекрати это, набожный лжец! Святоша!
Священник не выдержал:
– Это вы должны прекратить, кто бы вы ни были. Оставьте в покое человека, который всю жизнь расплачивается за чужие грехи. Он с детства мечтал оставаться как дитя божие. Но ему не позволили. И он стал человеком с богом в душе.
– Он – один из Матарезе!
– Я не знаю, что это значит. Я только знаю, что представляет собой этот человек и сколько он жертвует на церковь. И единственное, о чем он просит, это быть свидетелями его помощи тысячам отверженных, голодных и обездоленных, – продолжал защищать старика священник.