Круг света
Шрифт:
– Вы знаете, боюсь, что от меня вам будет мало проку. Он стоял под самым окном, вон там, и свет падал на него сверху, и… и я даже не берусь вам сказать… Но так, по впечатлению, он был скорее плотного телосложения.
– У вас есть какие-нибудь предположения, кто бы это мог быть, а, сержант? – спросил Виллард.
Полицейские понимающе переглянулись.
– Видите ли, мистер Виллард, – сказал Мэдден, – в любом городе всегда найдется два-три любителя шляться по ночам. Проверим, у нас тут возле банка строят новый торговый центр, а рабочих привезли из Нью-Хэйвена. Разные, очень разные там попадаются люди. – Он явно не доверял этим чужакам из Нью-Хэйвена. Мэдден закрыл свою книжечку и спрятал ее в карман.
– Если что-нибудь выяснится, мы дадим вам знать.
– Если
– Если у нас возникнут какие-нибудь подозрения, мы тогда вызовем вас взглянуть на задержанных, – сказал Мэдден.
– Завтра вечером меня уже не будет. Я улетаю во Францию.
Полицейские снова переглянулись; их суровые взгляды не оставляли ни малейших сомнений в том, что они думают о некоторых американских гражданах, которые, являясь свидетелями преступления, позволяют себе улетать во Францию.
– Что ж, поглядим, что тут можно сделать, – сказал Мэдден мрачно, без всякого оптимизма.
Мартин и Виллард долго смотрели вслед полицейской машине, пока она не скрылась из виду.
– Знаешь, забавно, – сказал Виллард, – до чего запросто полицейский может заставить тебя почувствовать, что ты кругом виноват.
Они вернулись в дом, и Виллард пошел звонить Линде, что все в порядке, полицейские уехали и можно везти мальчишек домой.
В тот же день они были приглашены к одним друзьям на коктейль, а потом к другим друзьям на обед, и Линда поначалу сказала, что она никуда не пойдет, что ей даже подумать страшно, как это она оставит детей одних в доме после того, что произошло. Виллард в ответ поинтересовался, не собирается ли она сидеть дома все вечера напролет, пока детям не стукнет двадцать. И добавил, что кто бы ни был этот человек, но напугали его как следует и он теперь постарается держаться от их дома на самом почтительном расстоянии. Тут Линда решила, что он прав, но сначала она должна все рассказать служанке. Было бы бессовестно вот так уйти и оставить служанку в полном неведении. Но, предупредила она мужа, весьма возможно, что после этого служанка соберет свои вещички и уйдет. А служанка у них была не из спокойных, ей было уже немало лет, и работала она в их доме меньше двух месяцев. С тем Линда и отправилась на кухню, а Виллард стал прохаживаться по гостиной, нервно вздрагивая на каждом шагу.
– Больше всего не выношу искать новых служанок, – пояснил он Мартину. – С тех пор, как мы сюда въехали, эта уже шестая.
Но Линда появилась из кухни сияющая и объявила, что служанка, оказывается, вовсе не такая психопатка, как казалось, и что новость она восприняла довольно спокойно.
– Она слишком стара, чтобы на нее кто-нибудь покусился, – пояснила Линда, – и она успела привязаться к детям, так что она остается.
Виллард унес лестницу в гараж, гараж запер, проследил за тем, чтобы и в детской, и в комнате Линды, и в его собственной комнате, и даже в соседней с ними ванной все жалюзи были заперты изнутри, потому что все эти комнаты выходили на тот самый балкон, к которому не далее как вчера была приставлена та самая лестница.
Коктейль был как две капли воды похож на тысячу других коктейлей, проходивших в этот субботний вечер повсюду, в радиусе ста миль от Нью-Йорка; Виллард и Линда рассказали о своем бродяге, а Мартину пришлось описывать, как он выглядел, при этом снова, как и в разговоре с полицейскими, он усомнился в своей умственной полноценности – очень уж туманным и приблизительным выглядело его описание.
– Шляпа у него была надвинута на глаза, а лицо было какое-то пустое, без выражения, и бледное, я об этом сказал сержанту, и напряженное… – Еще не успев договорить, Мартин поймал себя на том, что к облику человека за окном, возникшему из ночного тумана, добавилась новая черта, что напряженность, которую он ощутил в этом человеке, новая подробность, извлеченная из недр памяти, что черты этого лица, которое он пытается вспомнить, он упрощает и огрубляет так, что они превращаются в обозначение, в символ, в некий расовый признак этого опасного видения, пристально взирающего из темноты промозглого леса на хрупкую незащищенность уютного кружка света.
Рассказ гостя Виллардов навел всех на разговор о грабителях, бродягах и похитителях детей.
– …И тут вдруг он видит этого малого; тот стоит на стеклянной крыше и глядит на него во все глаза, а дело-то летом, и ход на крышу открыт, это все на 23-й Западной, и мой дружок лезет на крышу, гонится по крышам за тем малым, загоняет его в угол, но тут малый достает нож, и моему дружку пять раз делают переливание крови, пока, наконец, не выясняется, что жизнь его в безопасности. А того полиция, конечно, не нашла.
– …Сорок пятого калибра, заряженный. Прямо возле моей постели в любое время дня и ночи. Это наше время, и все эти молодые люди, которые посходили с ума! Нет, если кто-нибудь вздумает проникнуть в мой дом, его ждет достойная встреча. И что хотите думайте, в воздух я стрелять не буду…
– …Цепочка на дверях, и все, из всех, до последнего, ящиков и из буфета, все кучей навалено на ковре. И я не могу вам сказать, что они там делали еще – они были с дамами, – вы сами можете себе представить. А в полиции им объяснили, что эти люди часто так делают, особенно когда добыча кажется им недостаточной. Но я вам скажу так: чего еще они могли ожидать, живя в районе, где сплошные пуэрториканцы?
– …И было это, разумеется, давно, когда он имел питомник, где держал датских догов, так, представьте себе, на следующий день после того, как похитили сына Линдберга, он таки продал своих собак, всех, до последней. И в три раза дороже, чем он за них просил до этого.
Со стаканом в руке Мартин вежливо выслушивал все это, с удивлением обнаруживая, что во всех этих солидных, довольных собой людях, во всем их уютном добропорядочном обществе живет один и тот же страх, проникшее во все поры предчувствие опасности, и что лицо за окном дома Виллардов заставило их лишний раз вспомнить о том, что существуют темные силы, всегда готовые по своей злой воле обрушиться на их головы, взорвав их домашний уют, что, несмотря на все запертые двери, на всю полицию, несмотря на все их заряженные сорок пятые, перед этими силами они наги, безоружны и уязвимы.
– У них у всех озноб по коже от твоего рассказа, смотри, как они его смакуют, – сказала Линда, подходя к Мартину.
– Смакуют? Вряд ли, – заметил он, сосредоточенно вглядываясь в посерьезневшие лица, лица владельцев особняков. Он отметил про себя, что Линда решила не принимать этой истории близко к сердцу и забыть о вчерашней нервотрепке и о всех своих волнениях по поводу полиции. Это в ней и восхищало и беспокоило его одновременно, ему страшно было подумать, что он уедет, а она по-прежнему будет жить в этом гулком доме с колонками, среди пустынных зарослей, тем более что Виллард по нескольку раз в неделю задерживается на работе допоздна и возвращается из города уже за полночь. Ведь в конце концов этого человека не поймали, на него не пала даже тень подозрения, так кто ему мешает переждать неделю, месяц, два месяца, а потом вернуться в другую дождливую ночь, когда снова не будет луны?
– Нам пора идти, – сказала Линда. – В восемь тридцать нас ждут к столу.
– Взглядом заговорщика она окинула комнату. – Может, хочешь кого-нибудь взять с собой? Чарльзы предупредили, что у них будет только легкий ужин, так что если ты решишь прийти не один…
– Нет, нет, спасибо, – улыбнулся Мартин. – Они все очень милы, но… – и запнулся. Высокая блондинка в синем платье, которая только что вошла в комнату, извинялась перед хозяйкой за опоздание. Волосы у нее были уложены в пучок низко на затылке, что придавало ей величественный и чуть старомодный вид. Голос, когда она разговаривала с хозяйкой, звучал негромко и мелодично, и вообще она могла дать десять очков вперед любой из присутствующих дам. – Вот, – сказал Мартин и подмигнул Линде, – эту даму я б с собой взял. Подожди еще минут десять.