Шрифт:
Владимир ПУЗИЙ (АРЕНЕВ)
КРУГИ НА ЗЕМЛЕ
(аннотация)
Проклятие цыганки не менее действенно, чем вирус гриппа. Но в отличие от гриппа, проклятие вылечить может лишь деревенский колдун, которого местные жители почему-то именуют чертячником. К сожалению, у Макса тринадцатилетнего подростка, приехавшего на каникулы к бабушке и дедушке в белорусскую деревню, выбора нет. А после лечения он оказывается в должниках у колдуна, и никто не знает, каковой будет цена спасения. Тем временем в деревне начинают происходить странные события: пропадают люди, кто-то убивает собак, выпивая из них всю, до капельки кровь, время от времени появляются то гигантская черная кошка, то мохнатые создания, похожие на чертей. Старожилы говорят, что это как-то связано с неупокоенной душой умершей пять лет назад ведьмы. А Макс и его приятель Дениска считают, что все началось с их розыгрыша, когда ребята решили мистифицировать появление НЛО и нарисовали на пшеничном поле КРУГИ НА ЗЕМЛЕ...
ОТ АВТОРА
В создании каждой моей книги, вольно или невольно, берет участие огромное количество людей. С кого-то "пишется" персонаж, кто-то случайно оброненным словом подсказывает решение, казалось бы, нерешаемой проблемы. Но, наверное, никогда еще раньше, до работы над "Кругами", у меня не было столько терпеливых и мудрых помощников. Здесь я хотел бы поблагодарить лишь малую часть из них - тех, чье участие оказалось решающим и благодаря кому книга избавилась от многочисленных недочетов. Словом, за все "плюсы" романа хвалите прежде всего их, а уж ошибки в нем оставим на моей совести.
СПАСИБО!
Андрею Боярунцу, политологу - за предоставленные материалы по Второй мировой войне, в т.ч. по вопросам оккупационного периода на территории современной Беларуси.
Андрию Фэсюку, скрипачу - за фундаментальные консультации во всем, что касалось сферы его профессиональных интересов.
Дмитрию Громову и Олегу Ладыженскому, писателям - за искреннюю заботу о судьбах моих "электронных" рукописей.
Максиму Голубеву,
Юле Николайчук и Тарасу Мельнику - за помощь в работе над описанием бытовой деревенской магии.
И конечно же, прежде всего - моей маме, Лилии Васильевне Пузий, которая помогала мне с правильным написанием фраз на белорусском языке, встречающихся в тексте. Ей эта книга и посвящается.
И последнее: все совпадения личных имен и географических названий в книге случайны... насколько вообще существует такая штука, как "случайность".
Пролог "За поворотом, в глубине лесного лога..."
Ты из других времен, Властитель сферы, замкнутой, как сон. Х. Борхес
1
Это был очень странный камень. То есть, камни всегда странноваты, на наш, человеческий взгляд, и поэтому когда Макс так подумал, он имел в виду именно то, что камень был очень странным. Вообще-то, ему следовало бы поторопиться домой, но скажите пожалуйста, какой нормальный мальчишка уйдет от такого просто потому, что его дожидаются дома?! ...А во всем была виновата ящерица - она сидела на широченном листе и с любопытством глазела на одинокого велосипедиста. Ну как тут проехать мимо? Тем более, что Макс давно уже хотел завести дома подобную зверюгу. Он притормозил, бережно положил "Аист" на пыльную грязно-желтую дорогу, с проблескивающими у обочин клочьями зеленой травы, и начал подкрадываться к добыче. Ящерица, учуяв, что дело неладно, шмыгнула вверх и вбок, скрывшись в папоротниковых зарослях. Макс, без особой надежды на успех, отправился за ней. И тут-то заметил камень.
2
Дорога шла через лес, вжимаясь в землю двумя глубокими колеями, между которыми щетинились одинокие кустики травы. Макс вскарабкался отсюда к папоротниковым зарослям, выпачкав в земле джинсы на коленках и ладони, - и словно шагнул в другой мир. Он как будто оказался в волшебной стране - до этого момента находился на подступах к ней, а вот теперь наконец-то попал внутрь. Не было больше дороги, связывавшей мальчика с миром телевизоров, футбола, троллейбусов, школы... Вокруг застыл в ожидании лес. Шершавые, лущащиеся сухими чешуйками стволы деревьев, мягкие подушки мха, даже липкие невидимые паутинки, оседающие на волосах и норовящие попасть в нос и глаза, - все это было по-своему восхитительно, и Макс замер, чтобы не вспугнуть ощущение волшебности. С тех пор, как он приехал в деревню, мальчик ловил такие мгновения и старался напиться ими досыта. Потому что в распоряжении у него была лишь пара недель, а затем придется уехать в город. Там же... да какое там волшебство! "Хотя, - подумал Макс, - может, это и хорошо. Во всяком случае, старик не дотянется". Словно отвечая на его мысли, перед мальчиком встала высокая худая фигура. В первый момент он испуганно отшатнулся - и только потом понял, что перед ним всего лишь камень. Впрочем, определение "всего лишь" к нему не очень-то подходило. Как уже говорилось, камень был странным: столбообразный, светло-серый, с ноздреватой поверхностью. "И откуда он здесь взялся?" Вокруг безмолвствовал лес. Лес смотрел на рослого худого мальчика с небесно-голубыми глазами, со светлыми, коротко остриженными волосами, с расцарапанной правой щекой. Лесу было интересно. Лес наблюдал и задумчиво покачивал верхушками растрепанных деревьев. Макс же смотрел на камень. Тот величественно возвышался над травой и зарослями папоротника, и заметить его, в принципе, было очень просто, даже с дороги. Вот удивительно, что Дениска до сих пор ничего о нем не говорил. Скорее всего - не видел, потому что иначе непременно рассказал бы. Макс шагнул вперед - напряженно, словно ожидая, что камень сейчас сорвется с места и убежит. /Или нападет!/ Разумеется, камень остался, где стоял. Мальчик обошел его по кругу, внимательно рассматривая и пытаясь понять, откуда он такой здесь взялся. Камень больше напоминал даже не столб, а ножку гигантского гриба, у которого ветром сдуло шляпку. Только сейчас, присмотревшись, Макс оценил, насколько точным оказалось его сравнение. Камень и вправду походил на гриб, потому что торчал из земли. И не нужно смеяться: камень не просто стоял посреди моховой подушки, он словно рос оттуда! Как будто кто-то взял и снизу пронзил землю, вытолкнув камень наружу. А отчего еще, скажите, мох у основания столбика может быть изорван в клочья и раскидан в стороны неровным кольцом? Завершив обход, Макс присел на корточки и коснулся пальцами сухой ноздреватой поверхности камня. Камень легко крошился, маленькие кратеры, усеивавшие "ножку гриба", оказались острыми и хрупкими. Мальчик попытался отломать кусочек, но не получилось: тот мгновенно превратился в пыль и просыпался вниз, на зеленые жгутики мха. Обидно, но ничего не поделаешь. Нужно покорее рассказать Дениске и уже вдвоем возвратиться сюда, чтобы повнимательней рассмотреть эту штуковину. И может потом - привести сюда дядю Юру. Макс поднялся и хотел было идти к дороге, но с удивлением понял, что не может повернуться к камню спиной. Он мысленно попытался высмеять себя, но ничего не получилось. Внезапно, казалось бы, совсем без причины, мальчику стало страшно. Он вытер грязные ладони о джинсы (словно это могло чем-то помочь!), постоял мгновение, а потом начал пятиться назад, не смея отвести взгляда от странного камня. Так он шел до самой дороги, пока нога не оскользнулась, - Макс упал на спину, больно ударившись локтем и съехав по сырой грязно-желтой земле в одну из колей. Здесь он поднялся преувеличенно медленно, пересиливая паническое желание вскочить и посмотреть, на месте ли камень /не направляется ли он сюда, чтобы напасть/, отряхнулся, досадуя на то, что придется выслушать неприятные слова в свой адрес, и...
– не удержался-таки, взглянул в чащу. Камень стоял на месте. Может, только чуточку сдвинулся в сторону дороги. Макс сглотнул; в горле внезапно пересохло и захотелось пить. Он шагнул к велосипеду, поднял его почти на ощупь, не отрывая глаз от камня, и сел в седло. Потом оттолкнулся и поехал, все с большей и большей силой нажимая на педали. Мальчик так и не обернулся на сей раз, хотя это и не было таким уж великим подвигом. Другим он ничего не скажет, но себе-то можно признаться, что на самом деле он просто боялся того, что мог увидеть, обернувшись. Поэтому крутил, крутил педали до тех пор, пока не подъехал к крайним домам деревни. Здесь он соскочил на землю, подошел к колонке и долго, с каким-то яростным отчаяньем жал на рычаг, другой рукой черпая студеную воду и плеща ею в лицо. Потом снял рубаху; насколько это получилось, вычистил ее, накинул, не застегивая, на плечи и медленно поехал домой. Максу предстояло еще миновать заброшенный дом ведьмарки, и мальчик очень сильно надеялся, что ему не придется повстречаться... с кем-нибудь... О кругах он уже и думать забыл - только не сейчас!
3
Он смотрел вслед убегающему детенышу, и теплая волна поднималась снизу вверх, охватывала все тело: моим, этот будет моим. Этот и еще сотни таких же, его родители, и родичи его родителей, и скот их, и птица их, и псы... Он тихонько зашипел. "И псы". И хотя был он здесь совсем для другого, он знал, что поразвлечься удастся на славу. В конце концов, нужно же чем-то питаться, пока он будет искать нарушителя - он и ему подобные. Детеныш был уже далеко - во всяком случае, так думал детеныш. Но он знал, что никуда этот не денется. От него не сбежать. И ярко-зеленая ящерка, замершая среди папоротниковых побегов, первой убедилась в этом.
Часть первая. Круги на земле
Банко. Земля пускает так же пузыри, Как и вода. Явились на поверхность И растеклись. У. Шекспир. Макбет
Глава первая
...одно это слово в облаке приторно-гнилого дыхания. "Худеющий". И прежде, чем Холлек успевает отшатнуться, старик-цыган проводит скрюченным, изуродованным пальцем по его щеке. С. Кинг. Худеющий
1
Добирались долго. На самом-то деле, наверное, Максу это просто показалось - слишком уж жаркое выдалось лето. Как любят выражаться всякие там писатели, "плевок не долетал до асфальта, успевая испариться прямо в воздухе". Макс никогда не понимал, почему нужно писать непременно о плевках, нет чтоб о чем-нибудь хорошем. Например, о мороженом. Серьезно, в такие дни только добрая порция хрустящего шоколадного мороженого и может спасти вас от солнечного удара. (Сам он не очень представлял себе, что это такое, солнечный удар; почему-то вспоминался кадр из мультика, в котором желтое упитанное солнце в черных противосолнечных - вот смеху то!
– очках протягивает луч-кулак и со всего размаху огревает беспечного пляжника по затылку. Пляжник валится на полосатый коврик и закатывает глаза. Макс знал, что на деле все бывает несколько иначе, но представлялось - именно это...) В общем, ехали долго, а во избежание, так сказать, солнечного удара, на каждой остановке Макс отпрашивался на станцию, чтобы купить мороженого. Дядя Юра поставил непременным условием, чтобы прежде Макс узнавал, сколько времени будет длится остановка, и иногда, если считал, что мальчик может опоздать, не отпускал его. Но чаще все-таки отпускал - пока не услышал в голосе племянника подозрительные хрипящие нотки. Тогда всякие прогулки за спасительным продуктом прекратились. Макс повздыхал (больше для виду) и отправился на верхнюю полку смотреть в окно. В душе он соглашался, что с мороженым пора заканчивать, но остановиться не мог. Мороженое было его слабостью, и Макс это признавал. Поезд, покачиваясь, мчался мимо деревьев, шлагбаумов, маленьких одно- и двухэтажных домишек, мимо грязных, заросших тиной речек и непременных столбов с электрическими проводами на серо-деревянных макушках. Мальчик с завистью поглядывал на взъерошенные деревья за окном, поскольку здесь, в их с дядей плацкарте, было жутко душно. Макс вздохнул и заерзал на полке. Он старался забыть, но все никак не забывалось: тусклый день, словно на солнце накинули грязную марлю; кладбище - какое-то неестественно
– Езжай. И Макс поехал.
2
Поезд приближался к Минску. На пригородных станциях в вагон пробирались юркие мужчины с незапоминающимися лицами, предлагали какие-то книжки нестерпимо громкими на фоне плацкартных перешептываний голосами; книжки, разумеется, никто не покупал, но мужчины все равно приходили. Макс наблюдал за их миграциями по проходу со своей верхней полки, и потные коротко стриженные затылки вызывали у него чувство отторжения. Еще приходили неизменно толстые бабки с картонными коробками, продавали мороженое: шоколадное, кофейное, в стаканчиках, - любое. Макса все это уже не прельщало, он сглатывал, чувствуя в горле, где-то под нижней челюстью, колючий шар. Мальчик стал думать о том, почему все подобные торговки всегда такие толстые, словно специально, чтобы раздражать людей. Он представил себе маленькое окошечко кассы, у которого длинным хвостом выстроилась очередь, в основном - толстухи, пожилые и усатые маленькими крысиными усиками. Из окошечка высовываются длинные бледные руки, в которых зажат серый портновский метр, этой лентой руки обхватывают ближайшую толстуху в том месте, где должна была бы быть талия, и меряют. Потом втягиваются в окошечко и появляются снова, уже с дымящейся пачкой мороженого, которую торжественно вручают прошедшей испытание. Некоторым же, недостаточно объемным, руки отрицательно машут: "Ступайте прочь, прочь, не годитесь! Слишком худые". Макс так живо вообразил себе эту абсурдную картину, что даже хихикнул. Колючий ком в горле вздрогнул, и мальчик закашлялся. Дядя Юра внимательно посмотрел вверх, на племянника, но промолчал. Мальчик спустился вниз, сунул ноги в кроссовки и стал помогать ему собираться. Дядя недавно повредил кисть левой руки и поэтому должен был беречь ее, не поднимать ею тяжести и все такое. Он носил на кисти специальную повязку из красной шерсти, мазал мазями, растирал - называл это "сорванной" рукой. Такое иногда случается с руками скрипачей, если слишком много играют, объяснял дядя. Вдвоем они сложили постельное белье, и Макс, оторвавшись от разглядывания заоконных картин, пошел в голову вагона (его всегда смешила и удивляла эта "голова" вагона или поезда: сразу представлялось что-то уродливое, огромное и прожекторно-глазастое), - пошел, чтобы отдать белье проводнице. А потом заскрежетали тормоза, картинка за окном судорожно дернулась, проехала по инерции еще немного и застыла. В проход уже набилось полным-полно народу с огромными полосатыми сумками; люди по-птичьи дергали головами направо и налево, щурили глаза, силясь что-то увидеть за окнами. Потихоньку эта очередь выдавливалась наружу: как крем из тюбика. А там - подскакивали родственники, курсировали вдоль состава грузчики, ходили водители ("Такси! Такси! Вам нужно такси? Такси! Такси!"). Мальчик поправил лямки рюкзака, перехватил поудобнее сумку и взглянул на Юрия Николаевича. К своему дяде Макс относился особо. У каждого ребенка наступает период в жизни, когда он - вольно или невольно - начинает искать себе пример для подражания, кого-то взрослее себя - но не слишком. Он наследует все, почти все у этого "примера": слова, жесты, поведение, - правда, продолжается это опять-таки до определенного момента. Потом период подражательства проходит, от всего наследованного остается только то, что наиболее прижилось, формируя при этом новую, молодую личность. Дядя Юра и был для Макса тем самым "примером для подражания". Юрий Николаевич появлялся в семье Журских достаточно редко, чтобы племянник не замечал в нем негативных черт характера (а у кого из нас их нету?) - и вместе с тем достаточно часто, чтобы невольно оказывать влияние на Макса и служить для него "примером". Мальчика привлекали в дяде и манера неспешно и спокойно говорить, и причастность к миру искусства, и начитанность, и чувство юмора... Этот тридцатипятилетний мужчина, высокий, с цепкими серыми глазами и каштановыми волосами, поначалу сам и не подозревал, что племянник так увлекся им - потом же, разобравшись в чем дело, стал в гостях у брата следить за собой, чтобы нечаянно не подать мальчику дурного примера. Юрий Николаевич видел в Максе самого себя в детские годы. И ему хотелось, чтобы мальчик оказался более удачливым, чем его дядя. Впрочем, так ведь оно и было. Максу, например, не пришлось ходить в районную музыкальную школу. Хотя, конечно, тут еще дело в том, что мальчик больше увлекается биологией и литературой. А вот Юрий Николаевич с детства "заболел" музыкой. Вернее, скрипкой. Это он упросил маму, чтобы та отдала его в районную "музыкалку", куда и отходил семь лет, по несколько дней в неделю. Конечно, и учителя были не ахти какие, и инструменты, - но главное-то, основы мастерства закладывались именно в те годы. Причем многое - благодаря ежедневным многочасовым занятиям дома. А ведь всегда еще существовала необходимость работать по хозяйству; и здесь частенько выручал старший брат, Сёма... Потом - училище в Витебске, после - столичная консерватория. И везде оставалось уповать лишь на собственное умение: таких, как он, молоденьких неоформившихся "талантов" хватало, а конкуренция среди скрипачей всегда была особенно жесткой. Но ничего, пробился, потом даже переехал к брату в Киев. Семен Николаевич как раз тогда женился, и молодожены решили, что будут жить у невесты, коренной киевлянки. Это устраивало всех, да и тесть с тещей хотели, чтобы дочка оставалась под боком. А Семен Николаевич, естественно, вспомнил о "малом" и предложил: переезжай-ка и ты в Киев. Жилплощадь, правда, не обещаем, но чем можно будет - подсобим. "Малой" (к тому времени - неплохо зарекомендовавший себя музыкант) и переехал. Правда, старался никогда помощью брата не злоупотреблять, прежде всего из-за собственной гордости, - но все же в Киеве оказалось и жить полегче, и работать приятнее. Особенно же после событий начала девяностых. И хотя сам Юрий Николаевич считал, что судьба его сложилась достаточно удачно и во многом именно трудности помогли подняться до нынешних вершин, он не хотел, чтобы племяннику пришлось разбивать лоб в тех же жизненных тупиках. Неожиданная смерть матери, а потом беда с отцом наверняка не прошли бесследно для ребенка - вот почему Юрий Николаевич так обрадовался, когда брат рассказал о своем намерении вылечиться и попросил взять Макса с собой в деревню. Пускай Юрий Николаевич почти не имел опыта обращения с детьми, он согласился на просьбу Семена почти не раздумывая. И вот, кажется, успел наломать дров. Еще в поезде позволил Максу переесть мороженого и заболеть - нечего сказать, хорош наставничек!
3
– Такси! Такси! Вам не нужно такси? Юрий Николаевич отмахнулся от водителя и кивнул Максу: - Пойдем, возьмем билеты на электричку. И они направились к кассам. Пока дядя покупал билеты, мальчик сидел на деревянной лавке и сторожил вещи. От нечего делать Макс достал из рюкзака журнал "Одноклассник" ("для подростков" - гордо сообщала подпись на обложке) и решил что-нибудь почитать. Отец выписал ему этот журнал давно, еще в начале года /когда была жива мама/, когда ходил оформлять подписку на газеты. Макс считал "Одноклассник" не худшим из подобных журналов, хотя, конечно, и здесь порой отчебучивали такое... Вот, например, сегодняшний, опять сдвоенный выпуск. На обложке какой-то умственно отсталый хлопец зубы продает, а между ладонями у него свернувшийся клубком еж (само собой, это только приемчики художников, взял бы он в руки живого ежа, как же!). И анонс: "Нет, ежики не виноваты". Ну-ну, поглядим, в чем там ежики не виноваты... Макс полистал журнал, открыл его на нужной странице и углубился в чтение.